Сказки, которые может рассказать мама Посмотреть все сказки


Приключения Эмиля из Лeннеберги
Астрид Линдгрен.

Так все звали одного мальчишку, который жил в этой самой деревне
Лeннеберга. Был он ужасно озорной и упрямый, не то что ты, верно? Хотя
на первый взгляд казался милым и послушным мальчиком, особенно когда
спал.
Хочешь, я тебе его опишу? Ясные голубые глаза, круглая мордашка,
румяные щеки и копна спутанных волос цвета спелой ржи - ангелок, да и
только! Но ты, видно, уже сообразил, что думать так было бы большой
ошибкой!
В пять лет он был рослый и крепкий, как молодой бычок. Жил он, как я
сказала, в деревне Лённеберга, вернее, не в самой деревне, а на хуторе
под названием Катхульт, рядом с Лённебергой, расположенной в округе
Смоланд. И выговор у него был самый что ни на есть смоландский, хотя в
этом, конечно, его вины не было. Ведь в Смоланде все говорят не так, как
в столице. Вот, к примеру, надо Эмилю сказать: "Дайте мне кепку!" - как
сказал бы ты или любой другой мальчик, а он говорит: "Где мой кепарик?"
Была у него такая суконная кепочка с маленьким козырьком, которую как-то
привез ему из города отец. Как он ей тогда обрадовался! Даже когда спать
ложился, требовал: "Где мой кепарик?" Маме, конечно, не нравилось, что
он спит в суконной кепке, и она прятала ее от него. Но он поднимал такой
крик, что слышно было на другом конце Лённеберги: "Где мой кепарик?"
Недели три, не меньше, не снимал Эмиль эту кепку ни днем ни ночью.
Представляешь, во что она превратилась? Зато добился своего: что хотел,
то и делал, - а это было ему важнее всего.
Однажды под Новый год мама решила во что бы то ни стало заставить его
съесть тарелку тушеных бобов - они ведь очень полезные, и в них кладут
много зелени. Но Эмиль наотрез отказался.
- Ты что, решил вообще не есть зелени?
- Почему? Пожалуйста, хоть сейчас съем, но только настоящую зелень, а
не всякое там варево.
И он направился к елке, сорвал колючую веточку и принялся ее жевать,
правда недолго - очень уж иголки язык кололи.
Теперь ты понимаешь, что за упрямый мальчишка был этот Эмиль? Он
хотел всеми командовать - и мамой, и папой, и хутором Катхульт, и даже
всей Лённебергой! А вот лённебержцы этого почему-то вовсе не хотели.
- Бедняги Свенсоны с хутора Катхульт! - горестно восклицали они. - У
них не мальчишка, а сущее наказание! То ли еще будет, когда он
вырастет!..
- Глупые, глупые лённебержцы! Если бы они только знали, кем станет
Эмиль, когда вырастет, они бы так не причитали! Ведь Эмиль, когда вырос
большой, стал ни много ни мало председателем сельской управы. А если ты
не знаешь, что такое председатель сельской управы, то могу тебе сказать,
что это самый уважаемый человек в округе. И Эмиль этого добился. Вот
так-то!
Но это потом, а пока Эмиль был маленьким и жил с мамой и папой на
хуторе Катхульт, близ деревни Лённеберга в округе Смоланд.
Папу его звали Антоном Свенсоном, а маму - Альмой Свенсон, и была у
него еще маленькая сестренка Ида. Кроме Свенсонов, на хуторе жили еще
работник, по имени Альфред, и работница, которую звали Лина.
В те годы на всех хуторах жили для помощи по хозяйству работники и
работницы. Работники пахали землю, ухаживали за лошадьми и быками,
косили траву и возили сено, сажали и собирали картошку, а работницы
доили коров, мыли посуду, до блеска начищали котлы и кастрюли, нянчили
детей и пели песни.
Вот теперь ты знаешь всех жителей хутора Катхульт близ деревни
Лённеберга округа Смоланд. Давай-ка их вместе с тобой перечислим: папа
Антон, мама Альма, сестренка Ида, работник Альфред и работница Лина, да
еще две лошади, пара быков, восемь коров, три свиньи, десяток овец,
пятнадцать кур, один петух, одна кошка и одна собака. Ну и, конечно, сам
Эмиль.
Катхульт очень красивый хутор! Дом, выкрашенный в красный цвет, стоит
на пригорке, среди яблонь и сиреневых кустов, вокруг раскинулись поля,
луга, пастбища, а вдали видны озеро и большой густой лес. Как спокойно и
тихо жилось бы в Катхульте, если бы не Эмиль!
- Ну и озорник! - вздыхала Лина.- Никакого сладу нет с этим
мальчишкой. Когда сам не озорничает, то с ним непременно что-нибудь да
случится. Сроду таких не видала!
Но мама всегда брала Эмиля под защиту:
- Да будет тебе, Лина, придираться! Что уж такого страшного? Сегодня
он только разок ущипнул Иду да пролил сливки - вот и все! Подумаешь!
Правда, он еще гонял кошку вокруг курятника... И все-таки, Лина, он
хороший мальчик.
И правда, Эмиль не был злым. Вот уж чего про него никак не скажешь!
Он очень любил и Иду, и кошку. Просто он был вынужден ущипнуть
сестренку, а то она не отдала бы ему бутерброд с вареньем, а кошку он
гонял, чтобы проверить, хорошо ли она прыгает в высоту, только и всего!
А эта глупая кошка так и не поняла, что у него самые лучшие намерения, и
истошно мяукала.
Итак, 6 марта Эмиль вел себя прекрасно. Он только один раз ущипнул
Иду, немного поиграл с кошкой и пролил перед завтраком сливки. А больше
ничего особенного в тот день не произошло.
А теперь я расскажу тебе о других днях из жизни Эмиля, когда
случалось куда больше всяких происшествий. Почему, я и сама толком не
знаю. То ли Эмиль и вправду не мог удержаться, чтобы не проказничать,
как утверждала Лина, то ли он всегда нечаянно попадал в разные истории.
Итак, начнем...


ВТОРНИК, 22 МАЯ, когда Эмиль угодил головой в супницу


В этот день на обед сварили мясной бульон. Лина перелила его из
кастрюли в цветастую супницу. Все уселись за круглый стол и с аппетитом
принялись за еду. Эмиль очень любил бульон, поэтому он хлебал громко и
торопливо.
- Разве обязательно так хлюпать? - спросила мама.
- Да, - ответил Эмиль. - Иначе никто не будет знать, что я ем суп.
Бульон был очень вкусный, все брали добавку, кто сколько хочет, и в
конце концов на дне супницы осталось лишь немного моркови с луком.
Этим-то и решил полакомиться Эмиль. Недолго думая он потянулся к
супнице, придвинул ее к себе и сунул в нее голову. Всем было слышно, как
он со свистом всасывает гущу. Когда же Эмиль вылизал дно чуть ли не
досуха, он, естественно, захотел вытащить голову из супницы. Но не
тут-то было! Супница плотно обхватила его лоб, виски и затылок и не
снималась. Эмиль испугался и вскочил со стула. Он стоял посреди кухни с
супницей на голове, словно в рыцарском шлеме. А супница сползала все
ниже и ниже. Сперва под ней скрылись его глаза, потом нос и даже
подбородок. Эмиль пытался освободиться, но ничего не выходило. Супница
словно приросла к его голове. Тогда он стал кричать благим матом. А
вслед за ним, с перепугу, и Лина. Да и все не на шутку испугались.
- Наша прекрасная супница! - все твердила Лина.- В чем же я теперь
буду подавать суп?
И действительно, раз в супнице застряла голова Эмиля, суп в нее уже
не нальешь. Лина это сразу сообразила. Но мама тревожилась не столько за
прекрасную супницу, сколько за голову Эмиля.
- Дорогой Антон, - обратилась мама к папе, - как бы нам половчее вы-
нуть оттуда мальчика? Не разбить ли супницу?
- Этого еще не хватало! - воскликнул папа Эмиля. - Я же отдал за нее
четыре кроны!
- А ну-ка, я попробую, - сказал Альфред. Парень он был сильный и
ловкий. Он аккуратно взял супницу за ручки и принялся ее трясти,
потихоньку поднимая вверх, да зря старался! Только что Эмиля поднял на
воздух вместе с проклятой супницей. Эмиль орал пуще прежнего и
извивался, чувствуя, что пел уходит у него из-под ног.
- Поставь меня на место! - вопил он. - Слышишь, что тебе говорят! - И
Альфреду ничего другого не оставалось, как послушаться.
Все в растерянности обступили Эмиля и не знали, что делать.
Какое печальное зрелище! Посреди кухни стоит мальчик с супницей
вместо головы, а вокруг него - папа, мама, сестренка Ида, Альфред и
Лина, и никто не знает, как быть.
- Глядите, он плачет! - воскликнула Ида и указала на две большие
капли, стекавшие по шее Эмиля.
- И не думаю! - послышался из супницы глухой голос. - Это бульон!
Понимаешь теперь, что за характер был у этого мальчика? Он и в
супнице старался держаться, как всегда, независимо, хотя, поверь, ему
было не так уж весело. Ты вот только представь самого себя с супницей на
голове, которую никак нельзя снять. Теперь тебе ясно? Бедный, бедный
Эмиль! Сможет ли он еще когда-нибудь сдвинуть на макушку свой кепарик?
И мама снова предложила расколоть супницу - так ей было жалко своего
сына.
- Ни за что на свете! - буркнул папа. - Своими руками расколоть
предмет стоимостью в четыре кроны! Нет, я еще с ума не сошел!..
Давайте-ка лучше поедем к доктору в Марианнелунд. На то он и доктор,
чтобы помочь ребенку. Визит будет стоить три кроны, так что одну крону
мы все же выгадаем.
Мама решила, что предложение это стоящее. Ведь не каждый день удается
заработать целую крону. Сколько прекрасных вещей можно будет на нее
купить! Например, гостинец маленькой Иде, которая останется дома, когда
они поедут в Марианнелунд.
И вот все жители Катхульта засуетились. Надо было переодеть Эмиля в
воскресный костюм, надо было отмыть ему руки, да, честно говоря, и уши.
Мама попыталась просунуть палец под супницу, чтобы добраться до Эмилевых
ушей, но ее палец тоже застрял в супнице.
Тут папа не на шутку рассердился, хотя обычно мало что могло вывести
его из себя.
- Я никому не позволю больше застревать в супнице! - грозно заявил
он. - А то мне придется везти в город на прием к врачу весь Катхульт.
Мама послушалась и с трудом вытащила палец из супницы.
- Тебе повезло, сынок, - сказала она, переводя дыхание. - Уши мыть не
придется.
И подула на покрасневший палец. Из супницы донесся вздох облегчения.
- Ура! Спасибо тебе, супница. Ты меня выручила!
А тем временем Альфред запряг лошадь и подогнал бричку к крыльцу.
Первым вышел Эмиль. В новом костюме в полоску, в блестящих черных
башмаках, с прекрасной супницей на голове он выглядел таким нарядным,
что душа радовалась. Да, это была поистине прекрасная супница! Вся в
ярких цветах, она походила на самую модную шляпу. Удивительно было одно
- почему Эмиль надвинул ее так низко, что даже лица его не видно?
Впрочем, может, такая теперь мода.
Вскоре бричка тронулась.
- Присматривайте за Идой! - крикнула мама на прощание.
Она сидела рядом с папой на переднем сиденье. А все заднее сиденье
занимал Эмиль с супницей вместо головы. Его старый синенький кепарик
лежал рядом на подушке. Не ехать же ему домой без головного убора!
Вот какой он, Эмиль, обо всем подумает!
- Что приготовить на ужин? - крикнула им вдогонку Лина.
- Что хочешь, - ответила мама. - Сама сообрази, у меня голова занята
другим!..
- Сварю-ка я мясную лапшу, - решила Лина.
Но в этот миг фаянсовый шар в ярких цветах качнулся над удаляющейся
бричкой, и Лина с ужасом вспомнила, что супницы больше нет. Она озабо-
ченно повернулась к маленькой Иде и Альфреду и проговорила упавшим голо-
сом:
- Придется сегодня поужинать свининой с хлебом.
Эмиль уже несколько раз бывал в Марианнелунде. Он очень любил ехать в
бричке и, мерно покачиваясь, глядеть на хутора вдоль дороги, на играющих
в усадьбах ребятишек, на собак, хрипло лающих вслед, на лошадей и коров,
мирно жующих траву... Но сегодня все было по-другому. Он сидел в полной
темноте и не видел решительно ничего, кроме носков своих новых башмаков,
да и то еще надо было изловчиться и до боли скосить глаза. Поэтому он
все время спрашивал папу: "Где мы едем?.. А сейчас что проехали?..
Блинный хутор?.. А Поросячий уже виден?.."
Пусть тебя не удивляют эти названия. Эмиль дал прозвища всем хуторам.
Блинным он назвал хутор потому, что однажды увидел за его оградой двух
малышей, уплетавших блины, а Поросячим - другой хутор в честь очень
смешного поросеночка, который как-то раз, когда они ехали мимо, потешно
чесал бок о здоровенный камень.
А теперь, с дурацкой супницей на голове, он не видел решительно
ничего: ни малышей, ни поросенка... Что же ему оставалось делать, как не
тормошить папу: "А теперь мы где?.. А что ты видишь?.. А далеко еще до
Марианнелунда?.."
В приемной доктора, когда они вошли, было полным-полно пациентов. Все
ожидавшие с сочувствием посмотрели на мальчика с супницей вместо головы.
Они понимали, что произошла беда. Лишь один злой старикашка принялся
хохотать и хохотал без устали, будто так уж смешно угодить головой в
супницу и застрять в ней.
- Ох-ох-ох! Ах-ах-ах! - не унимался старикашка. - У тебя что, уши
мерзнут?
- Нет, - ответил Эмиль. - Сейчас нет.
- Так на кой же ты нахлобучил этот горшок?
- Чтобы уши не мерзли, - нашелся Эмиль. Он хоть еще и маленький, а за
словом в карман не лез.
Но тут его взяли за руку и повели в кабинет. Доктор не рассмеялся. Он
только сказал:
- Здравствуй, молодец. От кого это ты спрятался?
Эмиль не видел доктора, но обернулся на голос, шаркнул, как его учили,
ножкой и вежливо наклонил супницу. Раздался грохот, и супница разлетелась
на две половинки. Ты спросишь почему? А вот почему: когда Эмиль учтиво
наклонил голову, здороваясь с доктором, он со всего маху стукнулся суп-
ницей об угол стола. Вот и все.
- Плакали мои четыре кроны! - горестно шепнул папа на ухо маме.
Но доктор все же расслышал его слова.
- Что вы, милейший, наоборот, вы выиграли крону. Когда я вынимаю
детей из супниц, я беру пять крон, а ваш молодец справился с этим делом
без моей помощи.
И представьте себе, папа сразу повеселел. Он даже был благодарен
Эмилю, что тот расколотил супницу и тем самым заработал крону. Он поднял
половинки с пола, и они все втроем - папа, мама и Эмиль - дружно вышли
из кабинета. На улице мама спросила папу:
- Ну а что мы купим на заработанную Эмилем крону?
- Ничего! - ответил папа. - Мы ее сбережем! Но мы дадим Эмилю пять
эре, чтобы он положил их в свою копилку. Так будет справедливо.
У папы слова никогда не расходились с делом. Он тут же вынул кошелек,
достал монетку и протянул ее Эмилю. Представляешь, как тот обрадовался!
Не теряя времени попусту, они сели в бричку и тронулись в обратный
путь.
Теперь Эмиль был всем очень доволен: он опять сидел на заднем
сиденье, но в кулаке у него была зажата монетка в пять эре, на голове
красовалась не супница, а синенький кепарик, и глядел он на что хотел -
на детей, на собак, на коров, на деревья у обочины дороги.
Если бы Эмиль был самым обыкновенным мальчиком, с ним бы в этот день
уже больше ничего не случилось, но в том-то и штука, что он не был
обыкновенным. Вот послушай, что он еще натворил. Чтоб не потерять
монетку, он сунул ее за щеку. И в тот самый миг, когда они проезжали
мимо хутора, который Эмиль прозвал Поросячьим, до папы с мамой донесся
какой-то странный звук. Это Эмиль проглотил монетку.
- Ой! - воскликнул Эмиль. - До чего она быстро проскочила!
Мама Эмиля снова заволновалась:
- Дорогой, как нам вынуть из мальчика эту монету? Придется вернуться
к доктору.
- Хорошо ты считаешь, нечего сказать! - проворчал папа Эмиля.-
Выходит, мы заплатим доктору пять крон, чтобы добыть пять эре. Что у
тебя было по арифметике, когда ты ходила в школу?
Эмиль ничуть не огорчился. Он похлопал себя по животу и сказал:
- Я теперь сам стал свиньей-копилкой. У меня в пузе пятиэровые
монетки будут в такой же сохранности, как в свинке. Из нее тоже ничего
не вынешь, я не раз пробовал. И кухонным ножом ковырял... Так что знаю.
Но мама не сдавалась. Она настаивала, чтобы они снова повезли Эмиля к
доктору.
- Я ведь ничего не сказала, когда он съел все пуговицы от штанов, -
убеждала она папу Эмиля.- Но пятиэровая монетка куда несъедобнее, это
может плохо кончиться, уж поверь мне!
Она с тревогой глядела на папу Эмиля и так умоляла его повернуть
лошадь и поехать в Марианнелунд, что тот в конце концов согласился. Ведь
папа Эмиля тоже беспокоился за своего мальчонку.
Запыхавшись, влетели они в кабинет доктора.
- Что случилось? Вы что-нибудь здесь забыли? - удивился доктор.
- Нет, просто Эмиль проглотил пятиэровую монетку, - объяснил папа. -
Не согласитесь ли вы сделать ему небольшую операцию... Так кроны за че-
тыре, а? Пятиэровая монетка тоже вам останется.
Но тут Эмиль ткнул папу в спину и завопил:
- Ни за что! Это моя монетка!
Доктор, конечно, и не думал отнимать ее у Эмиля. Он объяснил, что
никакой операции делать не надо: монетка сама выйдет через несколько
дней.
- Тебе хорошо бы съесть штук пять сдобных булочек, - продолжал
доктор, - чтобы монетка не скучала в одиночестве и не поцарапала тебе
желудок.
Это был очень добрый доктор, и денег за совет он тоже не взял. Папа
Эмиля так и сиял. Но мама захотела тут же пойти в булочную фрекен
Андерсон и купить там пять булочек для Эмиля.
- Об этом и речи быть не может, - заявил папа, - у нас дома полно
булочек.
Эмиль с минутку подумал. Голова у него работала хорошо и есть ему
тоже хотелось, поэтому он сказал:
- Ведь у меня в животе пятиэровая монетка. Если бы я мог ее достать,
я сам купил бы себе булочек. - Он опять немного подумал и спросил: -
Скажи, папа, ты не мог бы мне одолжить пять эре на несколько дней? Ты их
получишь назад, это уж как пить дать!
Папа Эмиля сдался, они пошли в булочную фрекен Андерсон, купили Эмилю
пять круглых, румяных, посыпанных сахарной пудрой булочек, и он сказал,
поспешно их уплетая:
- Это лучшее лекарство из всех, какие я принимал в своей жизни.
А папа Эмиля вдруг так развеселился, что совсем голову потерял.
- Мы сегодня заработали немало денег, можем кое-что себе и позволить,
- заявил он и недолго думая купил на пять эре карамелек для сестренки
Иды.
Заметь, что все это происходило в те далекие времена, когда дети не
берегли зубов, такие они были тогда еще глупые и неосмотрительные.
Теперь дети в Лённеберге больше конфет не едят, зато у них отличные
зубы!
Приехав домой на хутор, папа, не сняв даже шляпы и сюртука, тут же
склеил супницу. Это было дело нехитрое, потому что раскололась она на
две половинки. Увидев супницу, Лина даже подпрыгнула от радости и
крикнула Альфреду, распрягавшему во дворе лошадь:
- Теперь в Катхульте снова будут есть суп!
Легковерная Лина! Она, видно, забыла про Эмиля. В тот вечер Эмиль
очень долго играл с сестренкой Идой. Он построил для нее на лугу между
валунами шалаш. Ей там очень понравилось. Правда, он ее разок-другой
ущипнул, но ведь ему тоже хотелось карамелек.
Когда стало темнеть, дети пошли домой спать. По дороге они заглянули
на кухню: не здесь ли их мама?
Но мамы там не оказалось. Там вообще никого не было. Одна только
супница. Она стояла на столе, свежесклеенная и очень красивая. Эмиль и
сестренка Ида во все глаза глядела на эту удивительную супницу, которая
целый день путешествовала.
- Подумай только, она побывала в Марианнелунде, - сказала сестренка
Ида. А потом спросила: - Скажи, а как это тебе удалось засунуть в нее
голову?
- Тут нет ничего хитрого, - ответил Эмиль. - Вот гляди!
В эту минуту в кухню вошла мама. И первое, что она увидела, был Эмиль
с супницей на голове. Эмиль делал какие-то дикие движения, пытаясь
освободиться, сестренка Ида ревела, и Эмиль тоже: несмотря на все
усилия, он не мог вытащить голову из супницы, точь-в-точь как тогда.
И тут мама взяла кочергу и так стукнула по супнице, что звон разнесся
по всей Лённеберге. Бам!..
Супница разлетелась вдребезги. Осколки как дождь посыпались на Эмиля.
Папа Эмиля был в овчарне, но, услышав звон, прибежал на кухню.
Он застыл на пороге. Он стоял и молча глядел на Эмиля, на осколки и
на кочергу, которую мама все еще держала в руке.
Папа Эмиля не сказал ни слова. Он повернулся и пошел назад, в
овчарню.
Да, вот теперь ты примерно представляешь себе, каков был Эмиль. Вся
эта история с супницей произошла во вторник, 22 мая. Но может, тебе
хочется услышать и про


ВОСКРЕСЕНЬЕ, 10 ИЮНЯ, когда Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду


В воскресенье, 10 июня, в Катхульте решили устроить пир. Ждали гостей
- из Лённеберги и из других мест. Мама Эмиля несколько дней готовила
угощение.
- Этот пир влетит нам в копеечку! - все приговаривал папа Эмиля. - Но
ничего не попишешь, коли пир, так уж пир горой! Нечего скаредничать.
Хотя, пожалуй, биточки можно бы делать и поменьше.
- Я делаю такие биточки, как надо,- сказала мама Эмиля. - Кругленькие
и поджаристые.
А еще она приготовила грудинку, и телячьи отбивные, и селедочный
салат, и маринованную селедку, и пирожки с яблоками, и копченого угря, и
тушеные овощи, и два огромных сырных пирога, и еще другой пирог, тоже
вкусный, так что гости ничуть не пожалели о долгом пути, проделанном из
отдаленных хуторов, чтобы его попробовать.
Эмиль тоже очень любил этот пирог.
И денек выдался на славу. Солнце сияло, яблони и сирень цвели пышным
цветом, воздух дрожал от птичьего щебета. Хутор, раскинувшийся на
пригорке, был прекрасен, как мечта. Сад привели в образцовый порядок, а
песок на дорожках разровняли граблями. Дом так и сверкал чистотой. Все
как будто было готово к приему гостей.
- Ой, мы забыли поднять флаг! - воскликнула вдруг мама Эмиля, потому
что на хуторах был обычай приветствовать гостей поднятым флагом.
Это было делом папы.
Он тут же кинулся к флагштоку, а за ним побежали Эмиль и сестренка
Ида. Они хотели посмотреть, как флаг поползет вверх.
- Надеюсь, праздник наш удастся, - сказала мама Лине, когда они
остались одни на кухне.
- Да, конечно. Но может, лучше заранее запереть Эмиля? - предложила
Лина.
Мама укоризненно посмотрела на нее, но ничего не ответила.
Лина вскинула голову и проворчала:
- Мне-то что! Сами потом пожалеете.
- Эмиль - прекрасный мальчик, - твердо сказала мама Эмиля.
В кухонное окно было видно, как этот прекрасный мальчик бегает по
саду, играя со своей маленькой сестренкой.
"Просто ангелочки", - подумала мама, залюбовавшись детьми. И в самом
деле, Эмиль в полосатом воскресном костюмчике, с кепочкой на непокорных
светлых волосах и Ида в новом красном платьице, подпоясанном белым
шарфом, выглядели прелестно. Понятно, что мама Эмиля не могла на них
глядеть без улыбки. Потом она с беспокойством перевела взгляд на дорогу
и сказала:
- Скорее бы Антон поднял флаг. Ведь гости прикатят с минуты на
минуту.
Все шло как по маслу. Но представляешь, какая досада! Как раз в тот
момент, когда папа Эмиля закончил все приготовления и можно было
поднимать флаг, из коровника прибежал запыхавшийся Альфред, еще издали
крича во весь голос:
- Корова телится! Корова телится!
Конечно, чего ожидать от Бруки? Уж ей обязательно приспичит телиться
в тот день, когда ждут гостей и еще не поднят флаг!
Папа Эмиля, разумеется, тут же помчался в коровник. А Эмиль и Ида
остались стоять у флагштока.
Ида задрала голову и стала разглядывать золотой шар на верхушке
флагштока.
- Как высоко! - сказала она. - Оттуда, наверно, все видно до самого
Марианнелунда!
Эмиль на мгновение задумался.
- Это мы можем сейчас проверить, - заявил он. - Хочешь, я подыму тебя
наверх?
Сестренка Ида засмеялась. Как хорошо иметь такого брата, как Эмиль.
Он всегда придумывает такие интересные вещи!
- Конечно, я хочу увидеть Марианнелунд! - сказала сестренка Ида.
- И увидишь! - заверил ее Эмиль.
Он взял крючок, которым прикрепляют флаг, и зацепил его за Идин белый
пояс. А потом обеими руками схватился за веревку, которой подымают флаг.
- Ну, в путь, - сказал он.
- Хи-хи-хи...- рассмеялась в ответ Ида.
И он стал перебирать веревку руками, но вместо флага вверх поползла
Ида. Все выше и выше, до самой верхушки флагштока. Потом он закрепил
веревку, точь-в-точь как это делал папа, - ведь он не хотел, чтобы Ида
соскользнула вниз и ушиблась. И вот она висела в воздухе, как самый
настоящий флаг.
- Ты видишь Марианнелунд? - крикнул Эмиль.
- Нет! - крикнула сестренка Ида. - Только Лённебергу!
- А-а, только Лённебергу... Спустить тебя? - крикнул Эмиль.
- Нет, еще не надо! - крикнула Ида. - На Лённебергу отсюда тоже
интересно смотреть... Ой, гости едут!
И в самом деле, гости так и повалили. Вскоре весь двор был уже
запружен колясками и лошадьми, а люди двинулись к дому. Впереди всех
шагала важная фру Петрель. Она не поленилась приехать из Виммербю, чтобы
отведать пирога мамаши Альмы. Фру Петрель, дородная, величественная, в
шляпе с перьями, выглядела как настоящая дама.
Фру Петрель с удовольствием оглядывалась по сторонам. Хутор был
сейчас и вправду очень красив: ярко освещенный солнцем дом, окруженный
цветущими яблонями и сиренью. И все выглядело так празднично! Может
быть, из-за флага? Да-да, флаг был поднят, это она видела, несмотря на
свою близорукость.
Флаг! Вдруг фру Петрель застыла в растерянности. Что творят эти
Свенсоны, просто уму непостижимо!
Как раз в эту минуту папа Эмиля вышел наконец из коровника, и фру
Петрель крикнула ему с возмущением:
- Как это понять, Антон? Почему вы подняли не наш шведский флаг, а
"датчанина"?
Рядом стоял Эмиль. Он не знал, что это за штука такая - "датчанин".
Он и понятия не имел, что так называется красно-белый флаг Дании -
страны, где живут датчане. Зато он хорошо знал, что красно-белое пятно
на верхушке флагштока вовсе не "датчанин".
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Эмиль. - Да это же просто сестренка Ида!
И сестренка Ида, болтаясь наверху, тоже смеялась.
- Хи-хи-хи, это просто я! - крикнула она. - Я вижу всю Лённебергу.
Но папа Эмиля не смеялся. Он тут же опустил Иду вниз, и тогда она
сказала:
- Хи-хи, мне еще ни разу не было так весело, как там, наверху...
Разве только когда Эмиль купал меня в морсе.
Она вспомнила вот что: как то раз Эмиль играл с ней в индейцев и
окунул ее в огромную лохань с давленой брусникой, чтобы она стала
краснокожей, как и положено индейцам.
Да, Эмиль видел, что Ида очень довольна. Однако никто его за это не
поблагодарил. Напротив! Папа грубо схватил его за руку и потащил прочь.
- Что я говорила! - воскликнула Лина, когда увидела, что папа тащит
Эмиля к сараю. Там его обычно запирали в наказание за шалости.
Эмиль кричал, плакал, протестовал.
- Она ведь сама хотела увидеть Ма... ри... аннелунд! - всхлипывал он.
Эмиль считал в ту минуту, что его папа очень несправедливый человек.
Ведь никто никогда не говорил ему, что нельзя показывать Марианнелунд
сестренке Иде. И не его вина, что дальше Лённеберги она ничего не
увидела.
Эмиль плакал, только пока папа не запер за собой дверь сарая.
Оставшись один, он сразу утешился. Собственно говоря, сидеть в сарае
было совсем не скучно. Тут валялось много чурбачков и дощечек, из
которых можно было мастерить разные вещи. Всякий раз, когда Эмиля
запирали в сарае после очередной шалости, он вырезал из подходящего
брусочка какую-нибудь смешную фигурку. У него их набралось уже пятьдесят
четыре штуки и, судя по всему, скоро должно было стать гораздо больше.
- Плевать я хотел на их дурацкий пир, - сказал он себе. - Пусть папа
сам подымает флаг, если ему угодно. Вот сделаю сейчас нового человечка,
а потом все время буду злиться.
Но, по правде сказать, Эмиль знал, что его скоро выпустят. Его
никогда не запирали в сарай надолго.
"Выходи, но только если ты как следует подумал о том, что ты
наделал, - обычно говорил при этом папа. - И смотри, чтоб такое больше
не повторялось!"
Ну, в этом Эмиля трудно было упрекнуть - он редко повторял свои
шалости, потому что всегда придумывал что-нибудь новенькое.
Итак, он сидел в сарае, резал из чурбачка очередную фигурку и думал о
том, как он поднял на флагшток Иду вместо флага. Но оба эти занятия
скоро себя исчерпали, потому что человечков он резал умело и быстро, а
долго думать было не в его привычке.
Короче, ему захотелось выйти из сарая. Но родители со своими гостями,
видно, совсем позабыли про него. Он ждал, ждал со все возрастающим
нетерпением, но никто не приходил. Тогда Эмиль решил, что ему надо
как-нибудь выбираться самому.
Может, через окно?
"Наверное, это не так уж трудно", - подумал Эмиль. Правда, окно
находилось очень высоко, но он легко добрался до него по сваленным в
груду доскам.
Эмиль открыл окно - он хотел из него выпрыгнуть. Но, выглянув, увидел
под самым окном заросли крапивы. Прыгать прямо в крапиву ему не
улыбалось. Эмиль уже как-то раз это проделал, просто так, чтобы узнать,
каково это, и повторять опыт охоты не было.
- Я ведь не сумасшедший, - сказал себе Эмиль. - Найду и другой способ
отсюда выбраться.
Если бы ты когда-нибудь побывал на таком хуторе, как Катхульт, ты бы
удивился, как тесно там расположены разные хозяйственные постройки.
Только войдешь во двор, сразу хочется играть в прятки.
В Катхульте были не только конюшня, коровник, свинарник, курятник и
овчарня, но еще и множество каких-то амбаров и сарайчиков. Была,
например, коптильня, где мама Эмиля коптила колбасы, и прачечная, где
Лина стирала белье. И совсем рядом стояли два сарая: один - дровяной,
где был заперт Эмиль, другой - кладовая для продуктов.
По вечерам Эмиль часто играл с сестренкой Идой в прятки между всеми
этими постройками. Только, конечно, не там, где росла крапива.
Но сейчас Эмиль ни во что не мог играть, потому что был заперт и не
решался выпрыгнуть в окно из-за зарослей крапивы.
Эмиль задумался, потом еще раз огляделся. И тут он заметил, что окно
в кладовой открыто. Ему сразу пришла в голову хорошая мысль: просунуть
доску между окнами, это нетрудно, а по ней он проберется в кладовую.
Право же, он устал сидеть в дровяном сарае, да к тому же и здорово
проголодался.
Эмиль не из тех, кто долго раздумывает. Вмиг доска лежала как надо, и
Эмиль пополз. Ему было, честно говоря, довольно страшно: доска оказалась
слишком узкой, а он сам - слишком тяжелым.
- Если не упаду, отдам моего петрушку Иде, честное слово, - прошептал
Эмиль, стараясь удержать равновесие.
Доска трещала и прогибалась, а когда он поглядел вниз и увидел
высокую крапиву, то испугался и покачнулся.
- Помогите! - крикнул Эмиль, теряя равновесие.
Он повис на руках и, казалось, вот-вот сорвется прямо в крапиву, но в
последнее мгновение ему все же удалось обхватить доску ногами и кое-как
снова на нее взобраться. Он пополз дальше и уже без особого труда
добрался до кладовой.
- Да это легче легкого! - произнес Эмиль с некоторой досадой.- Но все
же я отдам, конечно, моего петрушку Иде... скорее всего, отдам... но
только не сегодня. Он все равно уже обтрепался... Ну, я еще успею это
решить!
Он с силой толкнул доску, она исчезла в окне дровяного сарая и с
грохотом свалилась на остальные доски. Эмиль был очень доволен собой -
во всем должен быть порядок. Он кинулся к двери - она оказалась
запертой.
- Так я и думал! - вздохнул Эмиль.- Но скоро они придут, чтобы взять
еще колбасы, и тогда я вылечу отсюда пулей.
Эмиль принюхался. В кладовой так вкусно пахло! Он огляделся. Вот это
да! Сколько здесь всякой еды! Под потолком висят копченые окорока, в
углу - ларь для хлеба, полный румяных караваев, а рядом - стол,
уставленный желтыми сырами и глиняными крынками со свежесбитым маслом.
За столом - деревянный чан с соленой свининой и огромный шкаф, куда мама
ставит бутылки с малиновым сиропом, банки с маринованными огурцами, с
грушевым джемом и земляничным вареньем. А на средней полке лежат
домашние колбасы.
Эмиль любил колбасу, что правда, то правда.
Пир на хуторе был в полном разгаре. Гости уже выпили кофе со сдобными
булочками. Теперь они сидели и ждали, пока снова проголодаются, чтобы
приняться за грудинку, за селедочный салат и за все остальное, что им
приготовили.
И вдруг мама Эмиля воскликнула:
- Ой, да мы ведь забыли про Эмиля! Он уже так давно сидит взаперти!
Папа побежал в сарай, а сестренка Ида помчалась вслед за ним.
- Ну, Эмиль, можешь выходить! - крикнул папа и широко распахнул дверь
сарая.
Представляешь, как он был поражен: Эмиля в дровяном сарае не было!
- Он удрал через окно, негодник! - решил папа Эмиля.
Но когда он выглянул в окно и увидел внизу высокие заросли несмятой
крапивы, он не на шутку испугался.
- Ума не приложу, куда он делся! - воскликнул папа. - Здесь нет
никаких следов! Здесь явно не ступала нога человека!
Сестренка Ида тут же разревелась. Что случилось с Эмилем? Лина часто
пела одну очень печальную песню. Про девочку, которая превратилась в
белую голубку и улетела на небо, чтобы не сидеть в том ужасном подвале,
куда ее заперли. Эмиля ведь тоже заперли, кто знает, может, он тоже
превратился в какую-нибудь птицу и улетел! Сестренка Ида стала
оглядываться по сторонам, не видно ли где голубя. Но кроме рябой курицы,
которая, поклевывая, ходила перед сараем, никакой птицы поблизости не
было.
Сестренка Ида заревела громче прежнего и указала на курицу.
- Может быть, это Эмиль, - проговорила она сквозь слезы.
Папа Эмиля, конечно, так не думал. Но все же на всякий случай он
побежал к маме Эмиля - спросить, не замечала ли она, что Эмиль умеет
летать.
Нет, этого она никогда не замечала.
На хуторе начался переполох. Пир пришлось прервать. Все гости
высыпали во двор искать Эмиля.
- Он должен быть в дровяном сарае, сам понимаешь,- сказала мама Эмиля
папе Эмиля, и тогда все бросились в сарай, чтобы найти его общими
усилиями.
Но как они ни искали, обнаружить Эмиля в сарае им так и не удалось.
Зато все увидели на полке пятьдесят пять выстроенных в ряд деревянных
человечков. Фру Петрель никогда не видела так много разных фигурок,
собранных вместе, и пожелала узнать, кто их сделал.
- Не кто иной, как наш милый Эмиль,- сказала мама Эмиля и заплакала.-
Он был редкий мальчик.
- Редкий - это верно, - сказала Лина и покачала головой. А потом
добавила: - Надо бы поглядеть, нет ли его в кладовой.
Это была совсем неглупая мысль, даже удивительно, что она пришла в
голову Лине. Все устремились в кладовую. Но и там Эмиля не было.
Сестренка Ида безутешно плакала, а когда никто на нее не смотрел, она
подбегала к рябой курице и шептала:
- Не улетай от нас, Эмильчик! Я буду приносить тебе столько проса,
сколько захочешь, только не улетай, оставайся у нас на хуторе.
Но курица ничего не обещала. Кудахтая, она пошла своей дорогой.
Эмиля искали, искали повсюду, все просто выбились из сил. Но ни в
дровяном сарае, ни в прачечной, ни на конюшне, ни в коровнике, ни в
свинарнике его не было. Нигде его не было. И в овчарню ходили, и в
курятник, и в коптильню, и в пивоварню... Нет Эмиля, да и все тут! С
отчаяния заглянули даже в колодец. Но и там его, к счастью, тоже не
было. Однако теперь уже все стали плакать! И гости из Лённеберги шептали
друг другу:
- Эмиль был прекрасным мальчиком. Просто прекрасным!
- Может, он свалился в речку? - сказала Лина.
Речка в Катхульте была бурная, с омутами, и маленькие дети могли в
ней легко утонуть.
- Ему запретили ходить на речку, ты же это знаешь, - строго сказала
мама Эмиля.
Лина тряхнула головой.
- Ну да, вот потому-то он и пошел туда!
Все побежали на речку. К счастью, и там никаких следов Эмиля не обна-
ружили, но все плакали теперь горше прежнего. А мама-то надеялась, что
пир удастся на славу! Больше негде было искать Эмиля.
- Что же нам делать? - в отчаянии спросила мама.
- Прежде всего необходимо подкрепиться, - решил папа Эмиля, и он был
прав, потому что за время поисков гости успели изрядно проголодаться.
Мама Эмиля стала накрывать на стол. Пока она несла селедочный салат,
она успела облить его слезами, но все же и он занял свое место рядом с
телячьими отбивными, копченой грудинкой, сырными пирогами и другими
блюдами. У фру Петрель тут же слюнки потекли - все выглядело так
аппетитно, прямо глаза разбегались. Вот только ее любимой домашней
колбасы что-то не видно... Это ее сильно расстроило. Но тут мама Эмиля
сама спохватилась:
- Лина, да мы же про колбасу забыли! Сбегай-ка поскорее за ней в
кладовую!
Лина побежала. Все стали с нетерпением ждать ее возвращения, а фру
Петрель одобрительно закивала.
- Да, колбаса - это хорошо! - сказала она. - При таких волнениях она
просто необходима! Но Лина вернулась без колбасы.
- Идите все со мной, сейчас я вам такое покажу...
При этом вид у нее был какой-то чудной. Но с ней это случалось, так
что не стоило на это обращать внимания.
- Что еще за глупости ты придумала? - строго спросила мама Эмиля.
Лина захихикала.
- Идите все со мной, - повторила она.
И все пошли. Все, кто был на пиру в Катхульте. Лина шествовала
впереди, а остальные шагали за ней гуськом. И всю дорогу до кладовой все
слышали, что она как-то чудно хихикает. Она распахнула тяжелую дверь и
переступила через высокий порог кладовой. Все последовали за ней.
В кладовой она остановилась перед большим шкафом, с усмешкой раскрыла
его дверцы и указала на среднюю полку, где мама Эмиля обычно хранила
колбасу.
Колбасы там не было.
Зато там был Эмиль. Он спал. Он лежал на горе колбасных шкурок и спал,
и его мама была этому так рада, что можно было подумать, она нашла в
шкафу золотой слиток. Неважно, что Эмиль съел всю колбасу? Маме в мил-
лион раз приятнее было увидеть на полке Эмиля, чем несколько килограммов
колбасы. Да и папе тоже.
- Вон лежит Эмиль! - пропищала сестренка Ида. - Он не превратился в
курицу... Пока еще...
Подумать только, что мальчик, до отказа набитый колбасой, может
сделать стольких людей счастливыми! Так что в конце концов пир все же
удался на славу. Мама Эмиля нашла на полке под шкурками маленький
кусочек колбасы, который Эмиль, видно, не заметил. Его получила, к
великой своей радости, фру Петрель. И все остальные, хоть и остались без
колбасы, не уехали с хутора голодными. Они ели грудинку, телячьи
отбивные, биточки, маринованную селедку, селедочный салат, тушеные
овощи, пудинги, копченого угря, и всего этого - до отвала.
Наступил вечер, но было не темно - голубые сумерки окутали Лённебергу
и весь Смоланд. Папа Эмиля спустил флаг на флагштоке. А рядом стояли
Эмиль и сестренка Ида и глядели, как он ползет вниз.
Пир кончился. Все стали разъезжаться по домам. Последней уехала в
своей бричке фру Петрель. Эмиль и сестренка Ида еще долго слышали стук
копыт ее лошади.
- Надеюсь, она обрадуется моему крысенку, - задумчиво сказал Эмиль.
- Какому крысенку? - удивилась Ида.
- Тому, которого я сунул ей в сумку, - объяснил Эмиль.
- Зачем ты это сделал? - спросила сестренка Ида.
- Пожалел его, - сказал Эмиль. - За всю свою жизнь он только и видел,
что шкаф с колбасой. Я решил, что ему пора увидеть мир.
- Ты думаешь, фру Петрель ему обрадуется? - с сомнением спросила
сестренка Ида.
- Еще бы! - заверил ее Эмиль.
Итак, 10 июня Эмиль поднял на флагшток сестренку Иду и съел всю
колбасу, приготовленную для гостей. Но, может, тебе хочется знать, что
произошло в


ВОСКРЕСЕНЬЕ, 8 ИЮЛЯ, когда Эмиль...


Альфред очень любил детей. Особенно Эмиля. Эмиль много шалил и был
озорником, но Альфреда это не огорчало. Он смастерил Эмилю прекрасное
деревянное ружье, точь-в-точь как настоящее, но только, конечно, оно не
стреляло. А все-таки Эмиль целился, кричал "бах, бах", и воробьи до того
пугались, что по нескольку дней не залетали на хутор. Эмиль так любил
свое ружье, что без него не ложился в постель. "Где мой ружарик?" -
кричал он и сердился, когда мама по ошибке приносила ему вместо ружарика
кепарик. "Да не кепарик! Ружарик! Без него спать не буду". И выходило по
его.
Да, что и говорить, Эмиль любил свое ружье, но еще больше ружья он
любил Альфреда, который смастерил ему это ружье. Поэтому не удивительно,
что Эмиль плакал, когда Альфред отправился в Хультсфред на военные
сборы. Ты, может, не знаешь, что такое военные сборы? Это специальные
занятия, на которых учат воевать. Все парни из Лённеберги и со всех
остальных деревень проходили такие сборы, чтобы потом, если надо будет,
стать солдатами.
- Как нарочно, сборы назначили на те дни, когда нам сено возить, -
ворчал папа Эмиля.
Он был недоволен, что Альфреда не будет на хуторе во время сенокоса.
Но, к сожалению, не папа Эмиля, а король и генералы решали, когда парням
из Лённеберги отправляться в Хультсфред, чтобы стать солдатами.
Конечно, как только обучение закончится - а в те далекие годы оно
длилось недолго,- Альфреда отпустят домой. Так что настоящей причины для
слез у Эмиля не было. Но все же он плакал. Лина тоже плакала. Ведь не
один Эмиль любил Альфреда.
Сам Альфред не плакал. Он с радостью ехал в Хультсфред - там всегда
можно здорово повеселиться. И когда бричка тронулась, он усмехнулся и
запел, чтобы утешить остающихся.
Но что он пел, они так и не расслышали, потому что Лина заревела в
голос, да и бричка вскоре исчезла за поворотом дороги.
Мама Эмиля попыталась утешить Лину.
- Не огорчайся, Лина, - сказала она. - Потерпи немного, 8 июля в
Хультсфреде будет праздник, мы с тобой туда съездим, вот и повидаешься с
Альфредом.
- Я тоже хочу поехать в Хультсфред! - сказал Эмиль. - Я тоже хочу
повеселиться и повидать Альфреда!
- И я тоже, - сказала сестренка Ида. Но мама Эмиля покачала головой.
- В Хультсфреде детям делать нечего, - сказала она. - Там будет
страшная толчея, вас совсем затолкают.
- А я люблю толчею! Я люблю, чтоб меня толкали,- заявил Эмиль, но это
не помогло.
8 июля утром папа и мама Эмиля поехали вместе с Линой на праздник в
Хультсфред, а Эмиля и сестренку Иду оставили дома под присмотром
Крюсе-Майи. Так звали старушку, которая приходила на хутор помогать по
хозяйству.
Сестренка Ида была милой девочкой. Она тут же села к Крюсе-Майе на
колени, и та принялась рассказывать ей одну из своих любимых историй про
привидения. Ида слушала затаив дыхание и была очень довольна.
Но Эмиль не был доволен. Он побежал к конюшне, захватив с собой свое
ружье. Он был так зол, что мог только шипеть.
- Нет, так я не согласен, - шипел Эмиль. - Я тоже хочу поехать в
Хультсфред и веселиться, как и все. И поеду, вот увидишь, Юлан!
Эти слова были обращены к старой кобыле, которая паслась на лугу за
конюшней. На хуторе была и молодая лошадь, ее звали Маркус. Маркус и вез
сейчас папу Эмиля, его маму и Лину в Хультсфред. Да-да, дело ясное, они
хотят повеселиться без него.
- Но я знаю, кто помчится вдогонку, да так, что ветер в ушах
засвистит, - шипел Эмиль. - Мы с тобой, Юлан!
Сказано - сделано. Эмиль надел на лошадь уздечку и увел ее с луга.
- Бояться тут нечего,- продолжал он свой разговор с лошадью.- Альфред
будет мне только рад, а ты тоже, наверное, найдешь там какую-нибудь
милую старую клячу и приятно скоротаешь время: постоите рядышком и
поржете.
Он подвел Юлана к калитке, а сам влез на калитку - иначе ему ни за
что бы не сесть на лошадь. Вот какой наш Эмиль был хитрый!
- В путь! - воскликнул Эмиль. - Хоп-хоп, поскакали! А с Крюсе-Майей
мы попрощаемся, когда вернемся домой.
И Юлан с Эмилем на спине затрусила по дороге. Он держался очень
прямо, и вид у него был весьма боевой - с ружьем на изготовку. Да-да,
ружье он, конечно, взял с собой, ну как же ехать в Хультсфред без ружья?
Раз Альфред теперь стал солдатом, значит, и Эмиль солдат. Так, во всяком
случае, он думал. У Альфреда винтовка, а у Эмиля ружарик, это почти одно
и то же, оба они солдаты, это ясно.
Юлан была стара. Быстро скакать она уже не могла, она еле передвигала
ногами, и чтобы ее подбодрить, Эмиль даже запел. Где рысцой, где шагом,
но в конце концов Юлан все же добралась до места.
- Ура! - закричал Эмиль. - Теперь мы повеселимся! Но, оглядевшись по
сторонам, он остолбенел. Конечно, он знал, что на свете много людей, но
он и представить себе не мог, что все они захотят собраться здесь, в
Хультсфреде. В жизни он не видел такой толпы! Все стояли вокруг большого
поля, на котором маршировали солдаты. Они подымали винтовки к плечу,
поворачивались то направо, то налево - короче, делали все, что обычно
делают солдаты. Толстый злой старик скакал верхом вокруг них, кричал,
отдавал какие-то команды, а солдаты почему-то позволяли ему шуметь и
беспрекословно выполняли все, что он требовал. Эмиля это очень удивило.
- Разве здесь не Альфред всем командует? - спросил он у стоящих
поблизости деревенских мальчишек. Но они глядели на солдат и ничего ему
не ответили.
Сперва Эмилю было тоже интересно смотреть, как солдаты подымают
винтовки к плечу, но вскоре это ему надоело. Ему захотелось увидеть
Альфреда, ведь он для того сюда и приехал. Но на всех солдатах была
одинаковая синяя форма, и все они были похожи друг на друга, как
братья-близнецы. Узнать Альфреда в строю было нелегко.
- Погоди, Альфред сам меня увидит, - объяснил Эмиль лошади, - и сразу
ко мне подбежит. А этот злой старикан пусть командует сколько хочет.
И чтобы Альфред его поскорее заметил, Эмиль подъехал вплотную к
марширующим солдатам и крикнул во все горло:
- Альфред! Где ты? Выходи, повеселимся вместе! Ты что, меня не
видишь?
Конечно, Альфред увидел Эмиля, Эмиля с его кепариком и ружариком,
верхом на старой кобыле. Но Альфред стоял в строю и не смел из него
выйти - видно, боялся толстого злого старика, который все кричал и
командовал.
Зато сам толстый старикан подъехал к Эмилю и ласково спросил его:
- Что случилось, малыш? Ты потерялся? Ищешь маму и папу?
Ничего более глупого Эмиль давно уже не слыхал.
- Вовсе я не потерялся, - огрызнулся он.- Я ведь здесь. А уж если кто
потерялся, то скорее мама и папа.
И Эмиль был прав. Мама говорила, что дети могут потеряться в
Хультсфреде во время военных учений. Но теперь она сама оказалась вместе
с папой Эмиля и Линой в такой чудовищной толчее, что невозможно было
сдвинуться с места. А значит, они все равно что потерялись.
Они, конечно, сразу сообразили: мальчик на старой кобыле с кепариком
на голове и ружариком в руке не кто иной, как их Эмиль. И папа Эмиля
сказал:
- Придется Эмилю вырезать еще одного деревянного человечка.
- Конечно, - согласилась мама. - Но как нам до него добраться?
И в самом деле, как добраться? Если тебе когда-нибудь случалось
бывать на таком вот военном празднике, как в Хультсфреде, ты знаешь,
какое там столпотворение. Как только солдаты кончили упражняться и
куда-то строем ушли, все огромное поле вмиг заполнилось толпой. Давка
была такая, что самого себя потеряешь, а уж Эмиля не найдешь и подавно.
Добраться до него пытались не только папа и мама, но и Альфред. Теперь
он был свободен и хотел повеселиться вместе с Эмилем. Но куда там! Почти
все проталкивались в толпе и кого-то искали. Альфред искал Эмиля, Эмиль
- Альфреда, мама Эмиля искала Эмиля, Лина - Альфреда, а папа Эмиля искал
маму, потому что она и в самом деле потерялась, и папа битых два часа
провел в поисках, пока случайно на нее не наткнулся.
Но Эмиля так никто и не нашел, и он никого не нашел. И тогда он
понял, что придется ему веселиться в одиночку, а то он вообще все
пропустит.
Прежде всего ему надо позаботиться о Юлан: ведь он обещал найти ей
какую-нибудь старую клячу, чтобы они постояли рядышком и поржали. Она не
должна скучать, пока он будет развлекаться!
Но как Эмиль ни старался, он так и не нашел для Юлан старой клячи.
Зато он нашел Маркуса, а это было еще лучше. Маркус, привязанный к
дереву, мирно жевал сено на опушке леса. А рядом стояла их старая бричка
- Эмиль ее сразу узнал. Юлан очень обрадовалась встрече с Маркусом - это
сразу было видно. Эмиль привязал ее к тому же дереву и достал ей из
брички охапку сена. В те времена, отправляясь куда-нибудь на лошади,
всегда брали с собой сено. Юлан тут же принялась жевать, и тогда Эмиль
понял, что и он голоден.
"Но есть сено что-то не хочется", - подумал Эмиль.
Да в этом и нужды не было. Вокруг стояло множество палаток и ларьков,
в которых можно купить сколько хочешь бутербродов, колбасы, булочек и
пряников. Конечно, если у тебя есть деньги.
А тех, кто хотел повеселиться, ожидали всевозможные увлекательные
развлечения: цирк, танцплощадка, карусель, аттракционы - всего и не
перечислишь... Представляешь, там был даже шпагоглотатель, который
глотал настоящие шпаги, и огнеглотатель, который глотал пламя, и
роскошная дама с большой бородой, которая, правда, ничего не глотала,
кроме кофе с булочкой, и этим она, конечно, ничего не смогла бы
заработать, если б, к ее счастью, у нее не росла борода. Она показывала
ее за деньги, а желающих посмотреть на это чудо было хоть отбавляй.
На Хультсфредском поле за все надо было платить деньги, а у Эмиля
денег не было.
Но зато он был очень предприимчив, это я тебе уже говорила, и хотел
все посмотреть. Начал он с цирка, потому что это оказалось самым
простым. Он притащил валявшийся неподалеку пустой ящик и поставил его
вплотную к брезентовой стенке цирка шапито. Потом забрался на ящик и
стал глядеть в дырку. Но он так хохотал над клоуном, который бегал по
арене, веселя публику, что упал с ящика и ударился головой о камень.
После этого ему сразу расхотелось смотреть цирк, да к тому же он еще
больше проголодался.
"Нельзя веселиться на пустой желудок, - решил Эмиль.- А без денег еды
не добудешь. Надо что-то придумать".
Он заметил, что на Хультсфредском поле можно зарабатывать деньги
самым удивительным образом. Значит, и ему нечего теряться. Огонь и шпаги
он глотать не умеет, бороды у него нет... Что бы такое ему сделать?
Он стоял и думал. И тут взгляд его упал на слепого старика, который
сидел на ящике и пел печальные песни. Старик положил шапку прямо на
землю, и добрые люди кидали туда мелкие монетки.
"Вот это и я могу,- подумал Эмиль. - К счастью, у меня есть кепарик".
Он положил свою кепку на землю и громко запел: "Мой конь ускакал..."
Вокруг него тут же собралась толпа.
- Ах, какой чудный мальчик! - говорили люди.
В те далекие времена было много бедных детей, которым нечего было
есть. Поэтому какая-то сердобольная женщина подошла к Эмилю и спросила:
- Тебе сегодня нечего есть, дружок?
- У меня было только сено, - чистосердечно ответил Эмиль.
Все присутствующие его пожалели, а крестьянин из Вена даже
прослезился, глядя на бедного одинокого мальчика, который стоял в толпе
и пел.
Все бросали в кепарик Эмиля двухэровые и пятиэровые монетки. А кто и
десятиэровые. Плачущий крестьянин из Вена тоже достал два эре из кармана
брюк, но вовремя одумался, сунул деньги обратно в карман и сказал Эмилю:
- Пойдем со мной к моей телеге, я дам тебе еще сена.
Но Эмиль был теперь богат, его кепка была полна монеток. Он подошел к
первой попавшейся палатке и купил себе гору бутербродов, булочек и
пряников. И еще стакан сока. А когда со всем этим справился, то сорок
два раза прокатился на карусели. Он никогда не катался на карусели и
даже не подозревал, что на свете есть такая замечательная штука.
"Ну, я времени зря не теряю", - думал Эмиль, восседая на деревянном
коне. Карусель кружилась так быстро, что его волосы развевались на
ветру. Кататься на карусели - самое веселое дело в мире!
Потом он посмотрел на шпагоглотателя, на огнеглотателя и на бородатую
даму. И после всего этого у него осталось только два эре.
"Можно бы спеть еще песенку, и мой кепарик опять наполнится
монетками, - подумал Эмиль.- Здесь все такие добрые". Но петь ему уже не
хотелось, а деньги были больше не нужны... Оставшиеся два эре он тут же
отдал слепому и решил снова пойти искать Альфреда.
Эмиль думал, что все люди добрые, но он ошибался. Иногда люди бывают
и злые, и некоторые из них приехали в тот день на военный праздник в
Хультсфред. В те годы в Смоланде хозяйничал опасный вор. Звали его
Ворон, и этого Ворона боялись во всей округе. О его проделках часто
писали в местных газетах. Он не пропускал ни одного праздника, ярмарки
или базара - везде, где собирался народ с деньгами, он был тут как тут и
крал все, что плохо лежало. Чтобы его не узнали, он всякий раз наклеивал
себе другие усы и бороду. Приехал он и на Хультсфредское поле и рыскал
повсюду, выглядывая, что бы такое украсть. Из-за черных усов и
широкополой шляпы его никто не узнавал, и это хорошо, а то бы все
перепугались.
Но будь Ворон поумнее, он не приехал бы на Хультсфредское поле в тот
день, когда туда прискакал Эмиль из Лённеберги со своим ружариком. Ты
только послушай, что получилось!
Эмиль обходил все балаганы и внимательно смотрел по сторонам, не
теряя надежды найти Альфреда. Так он снова оказался у палатки бородатой
дамы. Он заглянул в палатку и увидел, что дама считает деньги. Ей,
конечно, хотелось узнать, сколько она получила за свою бороду в это
счастливое воскресенье.
Сумма, видно, была немалая, потому что она усмехнулась и радостно
погладила свою бороду. И тут она увидела Эмиля.
- Заходи, малыш! - крикнула она. - Ты такой славный мальчуган, можешь
бесплатно посмотреть на меня.
Эмиль уже видел ее бороду, но не хотел быть невежливым. Он вошел в
палатку со своим кепариком на голове и ружариком в руке и долго-долго
глядел на бороду дамы - примерно на двадцать пять эре.
- Как отрастить такую красивую бороду? - спросил он.
Но бородатая дама ему не ответила, потому что в этот момент кто-то
произнес глухим голосом:
- Отдавай деньги, не то я срежу тебе бороду!
Это был Ворон. Они не заметили, как он прокрался в палатку.
Бородатая дама побледнела как полотно - конечно, побледнела только та
часть лица, где не было бороды. Бедняжка уже протянула было всю выручку
Ворону, но тут Эмиль сунул ей в руки свой ружарик.
- Защищайся! - крикнул он.
И бородатая дама схватила ружье. В полутьме палатки было трудно
что-либо разглядеть, и дама решила, что Эмиль дал ей настоящее ружье,
такое, которое стреляет. И что самое удивительное... Ворон тоже так
подумал!
- Руки вверх, не то стрелять буду! - крикнула бородатая дама.
И тут уж настал черед Ворона побледнеть как полотно, и он поднял
руки. Он стоял и дрожал, а бородатая дама так громко звала полицию, что
голос ее разнесся по всему Хультсфредскому полю.
Полицейские прибежали, и с тех пор Ворона никто никогда не видел, а
во всем Смоланде не было больше ни одной кражи. О бородатой даме,
поймавшей Ворона, много писали во всех газетах. Но никто ни строчки не
написал об Эмиле и о его ружарике. Вот я и думаю, что давно пора
рассказать, как все было на самом деле.
- Здорово, что я взял с собой в Хультсфред кепарик и ружарик! -
сказал Эмиль, когда полицейские повели Ворона в участок.
- Да, ты смелый мальчик, - сказала бородатая дама. - В награду можешь
смотреть на мою бороду сколько твоей душе угодно.
Но Эмиль устал. Он больше не хотел ни смотреть на бороду, ни
развлекаться. Он хотел только спать. К тому же начало темнеть. Подумать
только, как быстро прошел целый длинный день... А он так и не увидел
Альфреда!
Папа и мама Эмиля и Лина тоже устали. Они так долго искали друг друга
и Эмиля, а Лина так долго искала Альфреда, что теперь никто из них не
мог больше никого искать.
- Ой, как ноги болят! - сказала мама Эмиля, и папа сочувственно
кивнул.
- Да, забавно побывать на таком празднике, - сказал он. - А теперь
лучшее, что мы можем сделать, - это поехать домой.
И они поплелись на опушку леса, чтобы запрячь лошадь и поскорее
вернуться на хутор. Подойдя поближе, они увидели, что к тому дереву, к
которому они привязали Маркуса, привязана и их старая кобыла. Обе лошади
мирно жевали сено.
Мама Эмиля заплакала.
- Где же ты, мой малыш! - причитала она. - Где же ты, мой Эмиль!
Но Лина покачала головой.
- Этот мальчик не пропадет...- заявила она. - Озорник он, и все тут!
Только и делает, что шалит.
Вдруг они услышали, что к ним кто-то бежит. Это оказался Альфред.
- Где Эмиль? - спросил он, с трудом переводя дух.- Я все обегал. Весь
день его ищу.
- А я и знать не хочу, где он, - обиженно сказала Лина и полезла в
бричку, чтобы ехать домой.
И представь себе, она чуть не наступила на Эмиля. В бричке лежало
сено и, зарывшись в него, спал Эмиль. Но он тут же проснулся и увидел,
кто стоит у брички в красивой синей форме, все еще не отдышавшись от
быстрого бега. Эмиль протянул руку и обнял Альфреда за шею.
- Это ты, Альфред! - радостно проговорил- он и тут же снова заснул.
А потом все жители хутора поехали домой, в Катхульт. Маркус бодро
бежал рысью, а Юлан поспевала как могла - ее привязали сзади к коляске.
Эмиль снова проснулся и увидел темный лес и светлое летнее небо, он
вдохнул запах сена и лошади и услышал топот копыт и скрип колес. Но
почти всю дорогу он проспал, и ему приснилось, что Альфред скоро
вернется домой, в Катхульт, к Эмилю. Так оно и случилось.
Итак, Эмиль веселился на Хультсфредском поле 8 июля. Догадайся, искал
ли еще кто-нибудь Эмиля весь этот день? А если не догадался, то спроси
Крюсе-Майю! Впрочем, нет, лучше не спрашивай, потому что она покрывается
красными пятнами, когда с ней об этом заговаривают.
Теперь ты знаешь, что натворил Эмиль 7 марта, и 22 мая, и 10 июня, и
8 июля. Но для тех, кому охота проказничать, есть и другие дни в
календаре, а Эмилю всегда охота проказничать. Он шалит почти каждый день
весь год напролет, но особенно надо отметить 9 августа, 11 октября и 3
ноября.
Ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когда подумаю о том, что он
выкинул 3 ноября, но рассказывать не стану, потому что обещала маме
Эмиля молчать. Хотя именно после этого в Лённеберге стали собирать
деньги. Все жители деревни до того жалели Свенсонов с хутора Катхульт
из-за их озорника-мальчишки, что никто из них не отказался дать по
пятьдесят эре. Собранные деньги завязали в узелок и принесли маме Эмиля
со словами: "Может, тут хватит денег, чтобы отправить вашего Эмиля в
Америку?"
Хорошенькое дело! Отправить Эмиля в Америку... А кто тогда стал бы у
них председателем сельской управы? Конечно, через много лет...
К счастью, мама Эмиля не согласилась на такое глупое предложение. Она
очень рассердилась и в гневе швырнула узелок с деньгами в окно, да так,
что монетки разлетелись по всей Лённеберге.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала она. - И мы любим его
таким, какой он есть!..
И все же мама была не спокойна за своего Эмиля. Так обычно бывает с
мамами, когда люди приходят к ним с жалобами на их ребенка. И вечером,
когда Эмиль уже лежал в постели со своим кепариком и ружариком, она села
на край его кровати.
- Эмиль,- сказала она, - скоро ты уже пойдешь в школу. Что же с тобой
будет? Ведь ты такой озорник, только и делаешь, что проказничаешь...
Эмиль лежал и улыбался, а большие голубые глаза так и сверкали из-под
копны светлых волос.
- Тра-ля-ля, тра-ля-ля, - пропел он, потому что такие разговоры он и
слушать не хотел.
- Эмиль, - уже строго сказала мама, - как ты будешь себя вести, когда
пойдешь в школу?
- Хорошо,- ответил Эмиль.- Думаю, что перестану проказничать... когда
буду в школе. Мама Эмиля вздохнула.
- Да-да, понадеемся на это, - сказала она и пошла к двери.
Но тут Эмиль поднял голову с подушки, обезоруживающе заулыбался и
добавил:
- Но это не наверняка!
Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина
были решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожа-
луйста, не думай, что из любви к нему. Скорее, наоборот. Вот послушай,
как дело было.
Когда жители Лённеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы
отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.
- Эмиль прекрасный мальчик, - твердо сказала мама. - И мы любим его
таким, какой он есть! Он никуда не поедет!
А Лина подтвердила:
- Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам
ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?
Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на нее посмотрела, и Лина
поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить
положение:
- В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение... Я
считаю, что после этого нельзя к ним отправлять Эмиля. Это жестоко и
несправедливо!
- Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, - сказала мама. Лина взяла
подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги лете-
ли во все стороны. И при этом все бормотала себе под нос:
- Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды
разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с
радостью им написала: "Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!"
Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку - ведь ее
письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в
Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все
проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.
"Чего ради ты это делаешь? - не раз спрашивал папа. - Только зря наш
карандаш испишешь!"
Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля,
чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он
поймет, почему его мама так рано поседела.
Только ты не подумай, что Эмиль был плохой - нет-нет, его мама
говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.
"Вчера Эмиль был выше всяких похвал, - писала она
27 июля в своей тетради. - За весь день ни разу не нашалил. Наверное,
потому, что у него была высокая температура".
Но к вечеру 28 июля температура у Эмиля, видно, упала, потому что
описание его проделок за этот день заняло несколько страниц. Эмиль был
сильный, как бычок, и стоило ему чуть-чуть поправиться, как он начал
проказничать пуще прежнего.
"Сроду не видела такого озорника!" - все твердила Лина. Ты, может,
уже догадался, что Лина не очень-то любила Эмиля. Она предпочитала ему
Иду, младшую сестренку Эмиля, славную, послушную девочку. Зато Альфред,
как ты уже, наверное, понял, очень любил Эмиля, хотя никто не понимал,
за что именно. И Эмиль тоже очень любил Альфреда. Им всегда было весело
вместе, и когда Альфред бывал свободен, он учил Эмиля всевозможным
вещам. Например, запрягать лошадь, или вырезать из дерева разные фигур-
ки, или жевать табак - это, правда, было не очень-то полезное занятие,
да Эмиль этому и не научился, только разок попробовал, но все же попро-
бовал, потому что хотел все перенять у Альфреда. Альфред смастерил Эмилю
ружье. И ружье это стало, как ты знаешь, любимой вещью Эмиля. А после
ружья он больше всего любил - это ты тоже помнишь - свою плохонькую ке-
почку, которую папа как-то привез ему из города. Потом, кстати, папа не
раз об этом жалел.
"Я люблю мой ружарик и мой кепарик", - говорил Эмиль и всегда, когда
ложился спать, клал с собой в постель ружье и кепку. И мама его ничего
не могла тут поделать.
Я тебе уже перечисляла всех жителей хутора Катхульт, а вот про
Крюсе-Майю чуть-чуть не забыла. И вот почему.
Крюсе-Майя, маленькая, худенькая старушка, жила, собственно говоря, в
избушке в лесу, а не на хуторе, но часто приходила туда, чтобы помочь
постирать белье или приготовить домашнюю колбасу, а заодно и напугать
Эмиля и Иду своими страшными историями про мертвецов, духов и привиде-
ния, которые Крюсе-Майя так любила рассказывать.
Но теперь ты, наверное, хочешь послушать про новые проделки Эмиля?
Каждый день он что-нибудь да вытворял, если только был здоров, так что
мы можем взять любой день наугад. Почему бы нам не начать хоть с того же
28 июля?


ПОНЕДЕЛЬНИК, 28 ИЮЛЯ, когда Эмиль вылил тесто для пальтов

на голову своему папе, а затем был вынужден вырезать из
дерева сотого смешного человечка

На кухне в Катхульте стоял старый деревянный диванчик, выкрашенный в
синий цвет. На нем по ночам спала Лина. В те далекие времена на кухнях
во всех хуторах округа Смоланд стояли такие деревянные диванчики, на
которых спали работницы. И в Катхульте все было точно так, как везде.
Лине очень удобно спалось на нем, и она никогда не просыпалась до звона
будильника, который раздавался ровно в половине пятого утра. Тогда Лина
поднималась и шла в хлев доить коров. Не успевала Лина выйти из кухни,
как туда быстро входил папа Эмиля, чтобы выпить утреннюю чашку кофе в
тишине и покое до того, как проснется Эмиль.
"Как приятно, - думал папа, - сидеть одному за большим круглым столом
и прислушиваться к птичьему щебету за окном да к кудахтанью кур. Как
приятно, что не надо с опаской поглядывать на Эмиля!" Папа любил не
торопясь попивать кофе, слегка раскачиваться на стуле и ощущать под
босыми ступнями прохладные свежевымытые половицы, которые Лина выскребла
добела. Папа Эмиля всегда ходил по утрам босиком, и не только потому,
что ему это нравилось. Была у него и другая цель.
- Ты тоже могла бы быть побережливей, - сказал он как-то маме,
которая, видно, из упрямства наотрез отказывалась ходить босиком. - Ты
так неаккуратно носишь свои башмаки, что через десять лет наверняка
придется покупать новые.
- Наверняка! - произнесла мама таким тоном, что папе больше никогда
не хотелось заводить об этом разговор.
Да я, кажется, уже говорила, что до звона будильника Лина обычно
спала мертвым сном, но вот однажды утром она, представь себе, проснулась
до того, как зазвонил будильник. Это было 27 июля, в тот самый день,
когда у Эмиля был жар. А теперь подумай, может ли быть что-нибудь
ужаснее, чем проснуться от того, что у тебя по голове пробежала большая
крыса? А это как раз и произошло с Линой. Она завопила не своим голосом
и схватила кочергу, но крыса юркнула в какую-то щель и исчезла.
Папа Эмиля прямо из себя вышел, когда услыхал про крысу.
- Шутка сказать! - воскликнул он.- Да она же сожрет у нас весь хлеб и
все мясо!
- И меня в придачу! - добавила Лина.
- Но главное - хлеб и мясо, - настаивал папа. - Нужно взять у соседей
хорошую кошку и запереть на ночь на кухне.
Когда Эмиль услышал про крысу, он тут же стал придумывать способ ее
поймать. Мало ли что! А вдруг кошка промахнется?..
Часам к десяти вечера температура у Эмиля упала, он почувствовал себя
хорошо, и его так и распирало желание взяться за какое-нибудь полезное
дело.
Весь Катхульт к этому времени уже спал крепким сном: папа, мама и
маленькая Ида - в спальне, рядом с кухней; Лина - на синем деревянном
диванчике на кухне; Альфред - в своей каморке. Свиньи спали в свинарни-
ке, куры - на насесте, в курятнике, коровы - в хлеву, а лошади - в заго-
не. Не спал только один Эмиль. Он лежал, лежал, потом не выдержал, ти-
хонько встал с постели и осторожно, чтобы не скрипнула половица, на цы-
почках проскользнул на кухню.
Во тьме горели зеленые глаза чужой кошки.
- Сидишь без дела? - спросил ее Эмиль.- Мучаешься? "Мяу!" - жалобно
подтвердила кошка.
- Тогда иди домой, - сказал Эмиль. Ведь он очень любил животных и не
позволял их мучить.
Он тихонько приоткрыл дверь, и чужая кошка пулей выскочила во двор.
Итак, кошка ушла к себе домой, а крыса осталась тут. Значит, ее надо
было поймать во что бы то ни стало. Эмиль достал из ящика мышеловку,
отрезал маленький кусочек сала и нацепил его на крючок. Сперва он решил
поставить мышеловку возле двери чулана. Но потом передумал. Он рассуждал
так: если крыса выглянет из двери чулана и сразу увидит капкан, она
испугается и станет очень осторожной, и тогда поймать ее не удастся.
Лучше дать ей спокойно побегать по кухне, порезвиться - она заиграется,
перестанет бояться и тут-то угодит в мышеловку. Он даже сперва решил
поставить мышеловку Лине на голову, раз она говорила, что эта наглая
крыса пробежала у нее по голове, но тут же отказался от этого плана -
Лина могла проснуться и испортить всю охоту. Надо найти другое место.
Лучше всего, пожалуй, поставить мышеловку под обеденный стол!
Крыса знает, что там всегда найдешь хлебные крошки, но только,
конечно, не возле папиного стула - папа не из тех, кто уронит хоть одну
крошку.
"А что, - подумал Эмиль, - если крыса во время обеда тихонько подкра-
дется к папиному стулу и, не обнаружив ни крошки хлеба, примется глодать
большой палец папиной ноги!" Нет, он этого не допустит! И Эмиль реши-
тельно поставил мышеловку под стол, как раз там, где обычно находятся
папины ноги.
Потом Эмиль лег в постель и заснул, довольный собой. Когда было уже
совсем светло, его разбудил ужасный крик. "Это они, наверно, вопят на
радостях, что поймали крысу!" - решил Эмиль.
Но тут в комнату вбежала мама. Она выволокла Эмиля из постели и
зашептала ему на ухо:
- Немедленно отправляйся в сарай и не попадайся папе на глаза, пока
он не вытащит из мышеловки большой палец. Не то ты пропал, это точно!
Она схватила Эмиля за руку и потащила его из комнаты, в чем он был, а
был он в ночной рубашке. Времени одеться решительно не оставалось.
- Без ружарика и кепарика не пойду! - закричал Эмиль и заметался по
комнате в поисках этих двух предметов первой необходимости. Наконец все
было найдено, и он помчался к сараю так прытко, что рубаха на нем
трепетала, словно флаг на сильном ветру.
Ты, конечно, помнишь, что в сарае Эмиль отсиживал всякий раз, когда
попадался с какой-нибудь шалостью. Мама сразу же задвинула засов, чтобы
он не вырвался на волю. А сам он заперся изнутри, чтобы к нему никто не
проник. Так что все предосторожности были соблюдены. Мама считала, что
необходимо уберечь Эмиля от гнева отца.
Эмиль думал то же самое. Поэтому он заперся, уселся на бревно и стал
вырезывать из деревянной чурочки очередного смешного человечка. Ты ведь
уже знаешь, что этим делом он занимался всякий раз, когда его в
наказание запирали в сарай. Уже девяносто семь человечков аккуратно
стояли на полке, прилаженной вдоль стены сарая. Эмиль с удовольствием
разглядывал свои маленькие деревянные скульптуры и думал, что не пройдет
много времени, как их накопится здесь целая сотня, а это уже кое-что!
Вроде юбилея!
"Тогда я устрою здесь, в сарае, пир на весь мир, но приглашу одного
только Альфреда", - решил Эмиль, сидя на бревне с перочинным ножиком в
руках.
Издалека до него доносились крики отца, но вскоре они смолкли. Потом
вдруг раздался какой-то тонкий, пронзительный визг. И Эмиль испугался,
почему-то решив, что это визжит сестренка Ида, но тут же вспомнил, что
сегодня было решено заколоть свинью. Конечно, это визжала свинья. Для
нее 28 число оказалось таким несчастливым... Впрочем, не для нее одной.
К обеду Эмиля выпустили на свободу. Не успел он войти на кухню, как к
нему бросилась сияющая сестренка Ида.
- А на обед будут пальты!.. У нас на обед будут пальты!.. - вопила
она.
Спорим, ты не знаешь, что такое п-а-ль-ты! По виду это что-то вроде
больших клецок, но они бурого цвета и начинены кусочками свиного сала. А
по вкусу напоминают кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее. Вот
что такое пальты!
Мама стояла у кухонного стола и мешала в глиняной миске тесто для
этих самых пальтов, и вода кипела в кастрюле на печке, чтобы их варить.
Значит, на обед и вправду будут эти бурые клецки, похожие на кровяную
колбасу, только в тысячу раз вкуснее.
- Спорим, что я съем восемнадцать пальтов, - расхвасталась маленькая
Ида, хотя, поглядев на нее, трудно было предположить, что она справится
и с одной половинкой.
- Чего зря спорить, - сказал Эмиль.- Папа тебе все равно не
позволит... Кстати, где он?
- Лежит во дворе, отдыхает, - ответила Ида.
Эмиль поглядел в кухонное окно, увидел, что в самом деле отец его
лежит на травке как раз под окном, и удивился: обычно он отдыхал после
обеда, сидя в кресле.
"Сегодня, видно, он очень устал, - подумал Эмиль. - Человек, попавший
в мышеловку, наверное, всегда так устает".
Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль
знал, что его папа славится своей бережливостью - он, может быть, решил
с сегодняшнего дня снашивать подметку только на одном башмаке, а на
другом беречь.
Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный
кровоподтек. И тогда он все понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула
папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю
стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль,
и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он
помнил, что пальты - самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со
стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.
- Гляди, пап, - радостно крикнул он, - что у нас сегодня на обед!
Пальты!
Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул
на сына. Было ясно, что он все еще не забыл про мышеловку. И Эмилю еще
больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.
- Ты только погляди, сколько тут в миске теста! - И он чуть ли не
весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжелую миску...
Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него
из рук, перевернулась в воздухе, и все тесто, приготовленное для
пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь,
отдыхал на траве под окном.
- Б-л-у-р-п! - только и произнес папа, потому что вряд ли кто-нибудь
на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и
рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов.
Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту,
взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом
дальнем конце Лённеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно
шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое темное тесто.
Как раз в этот миг из прачечной вышла Крюсе-Майя. Она промывала там
свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом,
залитым темной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех
ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.
На визг Крюсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и
завопила как оглашенная:
- Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!
Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила
сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, все еще
в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную
смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и
лицо папы от налипшего теста для пальтов.
- Послушай, - сказал папа, - постарайся все же наскрести с меня теста
хоть на три-четыре штучки. Очень хочется пальтов!
Но мама Эмиля только горестно покачала головой.
- Что с воза упало, то пропало, - сказала она. - Придется печь
картофельные оладьи.
- Ха-ха-ха! Вот так так! - распевала маленькая Ида. - Ни обед, ни
ужин! Никому не нужен!
Папа строго взглянул на нее, и она тут же умолкла. Мама Эмиля
попросила Лину натереть картошку для оладьев. А ты, верно, и не знаешь
толком, что такое картофельные оладьи? Это очень вкусная еда! Что-то
вроде лепешек, но только не из теста, а из свеженатертого сырого
картофеля. И, уж поверь мне, они гораздо вкуснее, чем ты думаешь.
Лина быстро натерла целую гору картошки. Густая серо-желтая, чуть
красноватая масса до краев наполнила ту самую миску, в которой недавно
было тесто для пальтов и которую мама сняла с папиной головы. Не мог же
он таскать ее на себе целый день! Он ведь не викинг!
Папа отмылся наконец дочиста и пошел, в ожидании картофельных
оладьев, на поле косить рожь. Не успел он уйти, как мама отодвинула
засов на сарае и выпустила Эмиля.
- Давай играть в "Дуй-передуй", - тут же предложил он сестренке Иде,
чтобы размяться после долгого сидения.
Ида от восторга запрыгала на одной ножке.
"Дуй-передуй" была замечательная игра. Ее выдумал сам Эмиль.
Заключалась она вот в чем: надо было прыгать на одной ножке по
особому маршруту. Со двора в прихожую, из прихожей на кухню, из кухни в
спальню, из спальни снова на кухню, из кухни в прихожую, из прихожей во
двор, со двора снова в прихожую и так далее. Причем всякий раз, когда
Эмиль встречался с сестренкой Идой, они должны были одновременно ткнуть
друг друга в живот указательным пальцем и громко крикнуть "Дуй-передуй".
Вот и вся игра. Но Эмилю и Иде она казалась очень увлекательной. Когда
же Эмиль в восемьдесят восьмой раз прискакал на кухню, он столкнулся с
Линой, которая шла к плите с полной миской натертого картофеля, чтобы
начать печь оладьи. И так как Эмиль решил, что Лина обидится, если не
принять ее в игру, а он не хотел никого обижать, он на скаку ткнул ее
пальцем в живот и громко крикнул:
- Дуй-передуй!
По правде говоря, этого он, конечно, не должен был делать, ведь он
отлично знал, что Лина больше всего на свете боится щекотки.
- И-и-и-и-и! - завизжала Лина и стала извиваться, как гусеница. При
этом миска - представь себе, какой ужас! - выскользнула у нее из рук...
Никто, собственно, так и не понял, как это случилось, но папа,
который, как назло, именно в этот момент распахнул дверь кухни, надеясь
наконец пообедать, оказался опять с миской на голове.
- Б-л-у-р-п! - снова взревел папа Эмиля, потому что сквозь тертую
картошку ничего более членораздельного никто на свете произнести не
может.
К счастью для Эмиля, вовремя подоспевшая мама схватила его за руку и
прямым ходом поволокла к сараю. И Эмиль, в третий раз усевшись на
бревно, слышал доносящиеся до него вопли папы, заглушенные на этот раз
тертой картошкой, но все же достаточно громкие, чтобы долететь до
другого конца Лённеберги.
И хоть Эмиль вырезал своего сотого смешного человечка, настроение у
него было совсем не юбилейное. Наоборот! Он метался по сараю как
рассвирепевший тигр! Это просто издевательство запирать ребенка на засов
по три раза в день! Какая уж тут справедливость!
- Разве я виноват, что папа всякий раз во что-нибудь да влипнет! -
возмущался Эмиль.- Даже мышеловку и ту нельзя поставить, он тут же сует
в нее ногу! И почему он вечно вертится там, где собираются варить пальты
или печь оладьи?..
Но я бы решительно не хотела, чтобы ты подумал, будто Эмиль не любит
своего папу или что папа Эмиля не любит своего сына. На самом деле они
очень любят друг друга. Но даже когда ты очень сильно кого-нибудь
любишь, ты ведь можешь на него рассердиться? Можешь! Вот, например,
когда случается такая история, как с мышеловкой, или с тестом для
пальтов, или с тертой картошкой...
Время шло, и понедельник 28 июля подходил к концу.
Эмиль сидел в запертом сарае злой как собака. Нечего сказать - хорош
юбилей! Ведь он вырезал сотого смешного человечка! Кроме того, нынче
понедельник, а по понедельникам Альфреда никуда нельзя пригласить - он
занят своими делами. По понедельникам Альфред сидит на крылечке с Лидой,
ухаживает за ней, играет ей на губной гармонике и ни за что на свете не
пойдет ни на какой пир, даже если это пир на весь мир.
Эмиль отшвырнул в сторону перочинный ножик. Как он одинок! Даже на
Альфреда нельзя рассчитывать. И чем больше Эмиль думал о своем
незавидном положении, тем больше злился. Разве это жизнь - просидеть от
зари до зари, весь долгий день, в проклятом сарае! Да еще в одной
рубашке! У него даже не было времени одеться. Сегодня только и делали,
что хватали его за руку и волокли под замок. Весь мир против него! Все
тут, на хуторе Катхульт, спят и видят, чтобы он никогда не вышел из
сарая. Ну что ж, пусть будет по-ихнему! Эмиль трахнул кулаком по
верстаку с такой силой, что все на нем подскочило. ОНИ ДОБИЛИСЬ СВОЕГО!
Отныне он не выйдет отсюда! Никогда! Всю свою жизнь он просидит здесь,
до самой смерти. Как есть - в ночной рубашке, с кепариком на голове,
всеми покинутый, один как перст...
"Наконец-то все будут мною довольны! Больше им не придется целый день
таскать меня за руку то туда, то сюда! - думал он. - Но уж и вам сюда
вход закрыт... Никто из вас не войдет теперь в сарай! Даже папа, если
ему вздумается постругать доску. Да оно и к лучшему! А то еще уронит
долото и поранит себе палец на другой ноге. Как говорится, если уж кому
не везет, то его и на коне собака укусит!"
Все на свете имеет конец, даже долгий июльский вечер. Когда совсем
стемнело, пришла мама и отодвинула засов на двери сарая. Она дернула
створку и поняла, что Эмиль заперся изнутри.
- Выходи, Эмиль! Папа лег спать, бояться больше нечего. В ответ из
сарая раздалось лишь ужасающее "Ха!".
- Почему ты говоришь "Ха!", мой милый мальчик? - удивилась мама. -
Отвори дверь и выходи!
- Я никогда отсюда не выйду, - произнес Эмиль глухим голосом. - И не
пытайся взломать дверь - я буду стрелять! Тут мама увидела, что ее малыш
стоит у маленького окошка с ружьем в руках.
Сперва мама не поверила, что все это всерьез, потом, когда поняла,
как он ожесточился, заплакала и побежала будить папу.
- Эмиль заперся в сарае и не хочет выходить! - воскликнула она. - Что
делать?
Сестренка Ида тоже проснулась и сразу же захныкала.
И все они, папа, мама и маленькая Ида, побежали к сараю. И даже
Альфред, который, как мы знаем, сидел на крылечке с Линой и играл ей на
губной гармонике, присоединился к ним, к немалому огорчению Лины. Тогда
и сама Лина увязалась за ними. Началась операция по извлечению Эмиля из
сарая.
Поначалу папа был бодр и уверен.
- Ничего-ничего! - крикнул он в окошечко. - Проголодаешься - мигом
выскочишь!
В ответ прозвучало только мрачное "Ха!". Папа Эмиля не знал, что
хранится в большой жестяной банке под верстаком. А там был целый
продуктовый склад. Эмиль давно уже позаботился о том, чтобы не умереть с
голоду в сарае. Ведь он попадал сюда в самое неожиданное время - и
утром, и вечером, и днем, и ночью. Как же он мог не подумать заранее о
хлебе насущном. В жестяной банке лежала краюха хлеба, здоровенный ломоть
сыра, несколько кусочков соленой свинины, кулек сушеных вишен и целая
гора сухарей. В древние времена осажденные воины выдерживали
многомесячный штурм крепости с куда меньшим запасом пищи. Эмилю сейчас
казалось, что его сарай и есть самая настоящая осажденная крепость. Он
твердо решил не сдаваться врагу живым. Суровый и непреклонный, словно
полководец, стоял он у окошка сарая, как у бойницы, и старательно
целился.
- Выстрелю в первого, кто подойдет! - предупредил он строго.
- О Эмиль, милый мой сыночек, не говори так! - рыдала мама. - Выходи!
Выходи, пожалуйста, выходи поскорее!
Но Эмиль оставался непреклонен. Тогда выступил Альфред:
- Давай, старик, выходи! Лучше пойдем с тобой купаться на озеро!
- Ты давай играй на гармошке своей Лине, - с горечью ответил Эмиль.-
А я здесь посижу.
Вскоре всем стало ясно, что Эмиля ничем не проймешь. Ни угрозами, ни
посулами - он неумолим. И папа сказал, чтобы все шли спать,- ведь завтра
рабочий день. Так и сделали. И папа Эмиля, и его мама, и сестренка Ида
отправились спать, а Альфред и Лина снова уселись на крылечке.
Не могу тебе передать, какой это был печальный вечер! Мама Эмиля и
маленькая Ида так горько плакали, что подушки у них стали совсем мокрые.
Папа Эмиля так тяжело вздыхал, что просто сердце разрывалось. Он все
время глядел на пустую кровать сына и очень тосковал, не видя ни его
лохматой головы на подушке, ни ружарика, ни кепарика рядом... Одна
только Лина не тосковала по Эмилю. И ей решительно не хотелось идти
спать, а, наоборот, хотелось сидеть всю ночь на крылечке с Альфредом.
Она была очень рада, что Эмиль заперся в сарае.
- Кто знает, сколько этот озорник там высидит? Может, ему скоро
надоест, - пробормотала она себе под нос, подошла на цыпочках к сараю и
для спокойствия задвинула засов на двери.
Альфред в это время играл на гармонике и пел, он был так увлечен, что
даже не заметил, как Лина снова заперла Эмиля.
- "Скакал гусар по полю бо-оя! - пел Альфред. - И пыль клубилась под
конем!"
Эмиль, сидя в сарае на верстаке, слушал его пение и горько вздыхал.
А Лина, вернувшись, обняла Альфреда за шею и, как всегда, принялась
уговаривать его на ней жениться. А он, как всегда, отвечал ей:
- Конечно, раз ты так настаиваешь, я могу на тебе жениться, но к чему
такая спешка?..
- Ну, на будущий-то год мы непременно поженимся! - твердо заявила
Лина, на что Альфред вздохнул куда горше, чем Эмиль в своем сарае, и
запел балладу про "Братьев Львиное Сердце".
Эмиль слушал его пение и жалел, что отказался пойти с Альфредом
купаться на озеро. Вот было бы здорово! Эмиль подошел к двери и поднял
щеколду. Дверь не отворилась. Он же не знал, что это зловредная Лина
опять заперла ее на засов. Он навалился на створку плечом. Дверь не
поддавалась. И тут Эмиль понял, что произошло, и догадался, чьих это рук
дело.
- Ну, подождите, я до нее доберусь! - воскликнул он. - Она у меня еще
попляшет!..
Эмиль огляделся. В сарае было уже совсем темно, хоть глаз выколи.
Когда-то, давным-давно, Эмиля за какую-то шалость заперли в сарай, а он
тут же выбрался из него через окно. После этого случая папа забил окно
двумя крепкими перекладинами. Он боялся, как бы Эмиль не сверзился прямо
в крапиву, густо разросшуюся под стеной сарая. Всякому понятно - папа
просто заботился о своем сыночке и не хотел, чтобы тот обжегся крапивой.
- Через окно мне не выбраться, - вслух рассуждал Эмиль.- Дверь на
запоре. Звать на помощь я не стану ни за что на свете!.. Как же быть?
Он задумчиво глядел на печку. В сарае была сложена самая настоящая
кирпичная печка, чтобы летом было на чем разогреть банку с клеем, а
зимой не мерзнуть.
- Придется лезть через трубу, - решил Эмиль и недолго думая вполз в
печку.
Там было полно золы, оставшейся еще с зимы. Он, конечно, тут же весь
вымазался, но храбро полез вверх по трубе. В квадрате неба над ним
висела рыжая круглая луна.
- Привет, луна! - крикнул Эмиль.- Гляди, гляди, что сейчас будет!
Он лез и лез вверх, упираясь руками и ногами в закопченные кирпичные
стенки.
Если тебе когда-нибудь приходилось лазить по узкой печной трубе, ты и
сам прекрасно знаешь, как это трудно. Да притом еще с ног до головы
вымажешься в саже. Но Эмиля это не смущало.
А коварная Лина тем временем все сидела на крылечке, обвив обеими
руками шею Альфреда, и, конечно, ни о чем не подозревала. Но, как ты
помнишь, Эмиль обещал, что она у него еще попляшет. И, представь себе,
она и вправду заплясала! Да еще как! Лина томно приоткрыла глаза, чтобы
взглянуть на луну, и тут же вскочила.
- Ой-ой-ой! Домовой! И-и-и-и!.. На трубе - домовой! - заверещала она
диким голосом на всю Лённебергу.
А домовые, если ты не знаешь, это такие сказочные существа, которых в
старое время все в Смоланде очень боялись. Лина наверняка слышала
рассказы Крюсе-Майи про домовых, и про их ужасные проделки, и про то,
какие несчастья обрушатся на голову того, кто хоть раз их увидит.
Потому-то она так и завопила, увидев, что на трубе сидит самый настоящий
домовой, черный, как уголь. И страшный, как черт.
Альфред тоже поднял голову и расхохотался.
- Ну, с этим домовым я хорошо знаком, - сказал он.- Спускайся, Эмиль!
Эмиль стоял во весь рост на коньке крыши в черной от сажи рубашке, он
стоял не шевелясь, словно памятник знаменитому генералу. Потом он поднял
к небу свой черный кулачишко и прокричал так громко, что услышала вся
Лённеберга:
- Этой ночью сарай будет снесен! Я никогда больше не буду в нем
сидеть!
Альфред подошел к сараю и сказал, широко расставив руки:
- Прыгай, Эмиль, я ловлю!
И Эмиль прыгнул. Прыгнул прямо в объятия Альфреда. А потом они вместе
пошли купаться на озеро. Эмилю и впрямь необходимо было вымыться.
- Сроду не видала такого озорника! - злобно буркнула Лина и
отправилась спать на кухню.
А на озере, среди чудесных водяных лилий, плавали в прохладной воде
Альфред и Эмиль, и огромная красная луна светила им словно фонарь.
- Ты и я, и никто нам не нужен, - сказал Эмиль.- Верно, Альфред?
- Верно, Эмиль,- ответил Альфред.
Озеро прорезала наискосок лунная дорожка, широкая и яркая, а берега
его тонули во тьме. Стояла глубокая ночь, и понедельник, 28 июля, давно
уже кончился.
Но за этим днем последовали другие дни. А раз новые дни, то и новые
шалости и приключения. Маме Эмиля пришлось спешно заводить новую
тетрадку, потому что старую синюю она уже исписала вдоль и поперек, и
так густо, что у нее даже заболела рука.
- Скоро в Виммербю откроется ярмарка, - сказала мама Эмиля.- Я поеду
туда и куплю новую тетрадку, а то эта кончилась.
Так она и сделала. Появилась новая чистая синяя тетрадь, в которую
можно было снова записывать проделки Эмиля.
И все же мама - не то что папа. Она продолжала верить в своего сына
и, как я уже говорила, оказалась права. Эмиль вырос и стал отличным
парнем, а потом и председателем сельской управы - самым уважаемым
человеком во всей Лённеберге.
Но это было потом, а сейчас вернемся к тому, что произошло в этом
самом Виммербю во время ярмарки, когда Эмиль был еще маленьким.


СРЕДА, 31 ОКТЯБРЯ, когда Эмиль раздобыл настоящую лошадь и

смертельно напугал не только фру Петрель, но и весь Виммербю

Каждый год в последний день октября в Виммербю бывала ярмарка. И в
этот день с утра до ночи в городке царило необычайное оживление. Все
крестьяне из Лённеберги и других деревень округа съезжались сюда - кто
продать быка, кто купить телку, кто поменять лошадь, а кто просто
потолкаться в толпе - людей посмотреть и себя показать. Девицы искали
себе женихов, молодые люди - невест, некоторые приезжали в Виммербю лишь
для того, чтобы поесть конфет, поплясать, подраться, повеселиться. Одним
словом, кто зачем.
Как-то раз мама Эмиля спросила Лину: может ли она перечислить все
праздники в году?
- Конечно, - ответила Лина.- Рождество, Пасха и ярмарка в Виммербю!
Теперь-то ты понимаешь, почему 31 октября в Виммербю съезжалось так
много народу?
Часов в пять утра, когда на дворе была еще темень, хоть глаз выколи,
Альфред выкатил из сарая большую коляску, запряг лошадей, и все жители
Катхульта отправились в путь. И папа, и мама, и Альфред, и Лина, и
сестренка Ида, и сам Эмиль. Дома оставалась только Крюсе-Майя приглядеть
за скотиной.
- Бедная Крюсе-Майя, тебе небось тоже хочется на ярмарку? - спросил
ее Альфред. Он, как известно, был добрый малый.
- Вот еще! - возмутилась старуха. - Я пока с ума не сошла. Говорят,
сегодня на землю упадет большая комета, а я хочу умереть у себя дома, в
Лённеберге, а не Бог знает где!
Ты, наверно, и понятия не имеешь, что это за штука - комета? Да и я
сама толком не знаю, но, кажется, это обломок бывшей звезды, который
куда-то летит в космосе. Все жители Смоланда до ужаса боялись, что
какая-нибудь заблудшая комета ни с того ни с сего врежется в нашу Землю,
разобьет ее вдребезги и на этом кончится жизнь. Об этом было много
всяких разговоров. Даже в местной газетенке писали, что, по полученным
сведениям, комету ждут 31 октября.
- Надо же, чтоб эта комета прилетела как раз в день ярмарки в
Виммербю! - с досадой сказала Лина.- Будем надеяться, что она заявится
только к вечеру и мы успеем повеселиться и купить что надо!
Она счастливо улыбалась и все подталкивала локтем Альфреда, который
сидел рядом с ней на заднем сиденье коляски. Видно, Лина много чего
ждала от этого дня.
На переднем сиденье расположились мама Эмиля с сестренкой Идой на
коленях и папа Эмиля с Эмилем на коленях. А теперь догадайся, кто держал
вожжи? Ну конечно, Эмиль! Я забыла сказать, что правил Эмиль, как
настоящий возница. Альфред, отличный конюх, научил его всем премудростям
обхождения с лошадьми, и Эмиль оказался таким способным учеником, что
быстро превзошел своего учителя.
И вот теперь Эмиль, сидя на коленях у папы, лихо правил парой
запряженных в коляску коней, а править парой - дело не простое! Да, этот
мальчик умел держать вожжи в руках!
Всю ночь напролет лил дождь. Густая мгла черной пеленой нависла над
Лённебергой. Да что там над Лённебергой, над всем Смоландом! Небо над
деревьями еще не посветлело, и лес темной сырой стеной стоял по обе
стороны дороги, по которой они катили на ярмарку. Все обитатели
Катхульта были в прекрасном настроении, и обе лошади, Маркус и Юлан,
неслись такой размашистой рысью, что фонтаны брызг из-под колес
вздымались выше головы сидевших в коляске.
Правда, Юлан была не очень-то рада поездке в Виммербю, она была стара
и дряхла и охотнее всего стояла бы сейчас в конюшне на хуторе. Эмиль
давно уже приставал к папе, чтобы тот купил нового коня, под стать
Маркусу, и вот сегодня эта покупка могла состояться - ведь они ехали на
ярмарку! Во всяком случае, Эмиль на это надеялся.
- Ты небось думаешь, что у нас денег куры не клюют, - сказал ему
папа.- Нет, старушке Юлан придется еще поскрипеть годика два-три, никуда
не денешься.
И старушка Юлан скрипела из последних сил. Она бойко трусила вниз по
склону холма, и Эмиль, который очень любил старую клячу, запел, чтобы ее
подбодрить, песенку, которая Юлан очень нравилась:

Тук-тук,
Тук-тук-тук!
Тут копыт раздался стук.
Мчатся кони, скачут кони,
И никто их не догонит!

Наконец они приехали в Виммербю. Было еще рано, и коляску удалось
поставить совсем недалеко от сенного базара, где продавали всякую
живность. Потом все разошлись по своим делам. Мама Эмиля, взяв за руку
сестренку Иду, отправилась покупать новую синюю тетрадку, а заодно
продать яйца и шерсть, которые она привезла с собой из дома. Лине тут же
захотелось пойти с Альфредом в кондитерскую пить кофе, и, как Альфред ни
сопротивлялся, она своего добилась. А Альфреду куда больше хотелось
отправиться вместе с Эмилем и его папой на сенной базар.
Вот ты, наверно, ни разу не был на ярмарке в Виммербю и не знаешь,
как выглядит в такой день сенной базар. А ведь это там продают и
покупают коров и лошадей. Когда папа с Эмилем еще только подходили к
сенному базару, им уже издали было видно, что торговля в полном разгаре.
Эмиль так и рвался в самую гущу толпы, а папа не спеша двинулся за ним,
хоть и не собирался ничего покупать. Он хотел только поглядеть, кто что
продает, да, может, прицениться, если что приглянется.
- Не забудьте, - крикнула им вдогонку мама Эмиля,- ровно в полдень мы
приглашены на обед к фру Петрель! Не забудьте!
Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел коня, от которого не мог
оторвать глаз. Вот это был конь так конь! У Эмиля даже дух захватило и
сердце забилось, как пойманная птичка. Каурая кобыла-трехлетка. Она
стояла у коновязи и так ласково глядела на Эмиля, словно только о том и
мечтала, чтобы он ее купил. И Эмиль захотел ее купить, так захотел, как
еще не хотел ничего в жизни! Он оглянулся, ища глазами отца, чтобы
схватить его за руку, начать просить, ныть, канючить - одним словом,
найти способ уговорить его купить эту лошадь. Но вот невезенье! Отец как
сквозь землю провалился. Он словно растворился в толпе крестьян, которые
громко спорили, уговаривали друг друга, торговались и кричали, оглаживая
лошадей и коров. А те топтались на месте, били копытами землю, ржали,
мычали.
"Вот всегда так! - с горечью подумал Эмиль. - Какой смысл его брать с
собой! Не успеешь отвернуться, как его и след простыл".
А времени ждать не было. Каурая красавица уже приглянулась одному
солидному торговцу лошадьми из Молила.
- Сколько просишь? - спросил Эмиль у хозяина лошади, невзрачного
мужичонки из Туны.
- Триста крон, - ответил тот.
У Эмиля даже заныло в животе, когда он услышал эту цену. Вырвать у
папы триста крон - такая же безнадежная затея, как высечь их из скалы.
"Попытка - не пытка!" - подумал все же Эмиль. Ты ведь знаешь, какой
он был упорный. Во всей Лённеберге, да что Лённеберге, во всем Смоланде
второго такого не сыскать. И Эмиль, не мешкая, ринулся в самую толчею,
надеясь найти отца. Он рыскал в толпе, вне себя от волнения, бросался то
к одному крестьянину, то к другому, когда спина издали казалась ему
похожей на спину отца. Но всякий раз он ошибался: на него удивленно
глядели чужие люди.
Эмиль был в отчаянии. Но не подумай, пожалуйста, что он пал духом и
сдался. Ничего подобного! Наоборот!
Посреди рыночной площади была врыта высоченная мачта с флагом. В один
миг Эмиль взобрался на нее, под самый флаг, чтобы его все видели, и
заорал во все горло:
- Эй, люди! Поглядите на меня! У меня пропал отец! Сверху Эмилю было
видно, что его крик услышали - словно волна пробежала по толпе. Кто-то
опрометью бросился к мачте, и, представь себе, это был не кто иной, как
папа Эмиля.
Антон Свенсон стряхнул своего сына с верхушки мачты, как стряхивают
яблоко с яблони, и вцепился пальцами ему в ухо.
- Куда ты подевался, негодник! - кричал он в ярости. - Куда ты меня
тянешь?
Но Эмилю сейчас было не до ответов.
- Бежим! - тянул он за руку папу.- Там лошадь, которую ты обязательно
должен увидеть... Бежим скорей!
Но когда папа Эмиля увидел наконец каурую кобылу, она оказалась уже
проданной! Можешь себе представить, какой это был удар! Эмиль и его папа
подбежали к каурой кобыле как раз в тот момент, когда торговец лошадьми
из Молила, раскрыв бумажник, извлек оттуда три стокроновые бумажки и
сунул их в заскорузлую ладонь крестьянина из Туны.
И вот тут Эмиль заплакал.
- Это смирная лошадь? - спросил торговец лошадьми.
- Еще бы не смирная, - ответил крестьянин из Туны, но при этом он
как-то уж очень упорно отводил глаза в сторону, словно думал о чем-то
другом.
- Судя по ее виду, она голодна, - сказал торговец лошадьми. - Надо бы
задать ей корму перед дальней дорогой.
А Эмиль стоял неподалеку и так горько плакал, что папе стало его
жалко.
- Брось, Эмиль, не плачь, - сказал он и решительно тряхнул головой. -
Пошли отсюда. Я куплю тебе карамелек, и наплевать на все.
Он взял Эмиля за руку, повел его к рядам, где какие-то тетки продава-
ли самодельные конфеты, и купил ему на целых десять эре длинных полоса-
тых карамелек. Тут он повстречал знакомого крестьянина, разговорился с
ним и про все забыл. А Эмиль, с глазами, полными слез, стоял рядом,
сосал полосатую карамельку и думал о лошади. И вдруг он увидел Альфреда.
Рядом с ним важно выступала Лина. Ну и несчастный же вид был у бедного
Альфреда! И не удивительно! Шутка сказать, Лина семнадцать раз провела
его мимо ювелирного магазина и всякий раз упрашивала купить ей колечко
на помолвку.
- Если бы я не уперся как бык, она бы меня окрутила,- хвастался потом
Альфред, очень довольный собой. А как он обрадовался, когда встретился с
Эмилем, который тут же, с места в карьер, рассказал ему о прекрасной
каурой кобыле! Они стояли вместе и вздыхали от горя, что этой лошади
никогда не бывать в Катхульте. Потом Альфред купил у гончара, который
продавал на ярмарке всякие фигурки, глиняную кукушку и подарил ее Эмилю.
- Это тебе от меня подарок, - сказал он, и у Эмиля немного отлегло от
сердца.
- Пожалуйста, ты можешь дарить что хочешь и кому хочешь, - сухо
сказала Лина.- Да, кстати, а где же комета? Разве ей не пора уже
появиться?
Но никакой кометы не было и в помине. Часы на площади пробили
двенадцать раз. Видно, еще не пришло ее время.
Альфред и Лина отправились проведать Маркуса и Юлан, а заодно и
перекусить. Корзинка с едой, которую они привезли с собой из дому,
стояла в коляске. По правде говоря, Эмиль охотнее всего пошел бы с ними,
но он вспомнил, что должен быть с мамой и папой на обеде у фру Петрель.
Эмиль огляделся по сторонам, но папы не увидел. Хочешь верь, хочешь
нет, но папа опять как сквозь землю провалился. Он словно растворился в
разноцветной толпе крестьян, торговок сладостями, гончаров, пряничников,
жестянщиков, продавцов воздушных шаров, карманных воришек и прочего
рыночного люда.
- Ну что у него за привычка такая - вечно куда-то пропадать, - ворчал
Эмиль. - Вот поеду в другой раз в город, оставлю его дома, пусть
подумает, как себя вести.
Но на этот раз, оставшись один, Эмиль не растерялся. В Виммербю он
уже не раз бывал, город, в общем-то, знал и представлял себе, где живет
фру Петрель. Ее маленький, беленький домик с застекленной терраской сто-
ял где-то неподалеку от Большой улицы.
"Я его быстро найду!" - подумал Эмиль. Фру Петрель была одной из
самых важных дам в городе, и было не совсем ясно, как она снизошла до
скромных жителей хутора Катхульта. Откровенно говоря, я не думаю, что
она пригласила к себе на обед Свенсонов только потому, что мама Эмиля
всегда приносила с собой в подарок фру Петрель прекрасную домашнюю
колбасу.
Трудно себе представить, что фру Петрель была так уж охоча до колбасы,
дело, скорее, заключалось в том, что всякий раз, когда Свенсоны
устраивали в Катхульте деревенские пиры, они непременно приглашали к
себе эту почтенную даму из города Виммербю, и уж там, на хуторе, она
всласть наедалась и колбасы, и студня, и жареной телятины, и всяких
других деревенских блюд.
"Но ведь неприлично всегда ездить к ним в гости, - рассуждала фру
Петрель, - и никогда не звать их к себе.
Должна же быть справедливость! Поэтому она и выбрала ярмарочный
день, когда все смоландские крестьяне приезжают в город, и пригласила
семью Свенсонов к себе на обед к двенадцати часам дня. Она собиралась
угостить их рыбным пудингом и черничным киселем. Сама же фру Петрель в
одиннадцать часов с удовольствием съела изрядную порцию холодной теляти-
ны и большой кусок марципанового торта, так что рыбный пудинг ей уже
есть не хотелось. Да и как бы это выглядело, если б хозяйка дома с
прожорливостью накинулась на блюдо, которым угощала гостей. Нельзя же
быть такой негостеприимной!
Папа Эмиля, мама Эмиля и сестренка Ида уже сидели за накрытым столом
на террасе, а Эмиля всё не было.
- Ну что за мальчишка! Опять куда-то пропал. Его искать, что иголку в
сене, - сказал папа Эмиля.
Мама Эмиля решила все же немедленно пойти на рыночную площадь искать
Эмиля, хотя папа Эмиля уверял, что он прямо с ног сбился в поисках сына
и все без толку. Но тут фру Петрель сказала:
- Кто хоть немного знает вашего Эмиля, тот может не сомневаться, что
он сам найдет сюда дорогу.
И фру Петрель оказалась права. В эту минуту Эмиль как раз подошел к
дому фру Петрель. Но тут произошла одна история, которая, как ты уже
сообразил, его задержала.
Напротив дома фру Петрель стоял дом бургомистра. Это был очень
красивый дом, окруженный фруктовым садом. И вот в этом саду между
яблонями ходил на высоченных ходулях мальчик. Звали его Готтфрид, и был
он сыном бургомистра. Готтфрид загляделся на Эмиля, потерял равновесие и
тут же нырнул вниз головой в сиреневый куст. Если ты хоть раз в жизни
ходил на ходулях, то тебе не надо объяснять, как важно при этом
удерживать равновесие, потому что ходули - очень длинные жерди, к
которым на большой высоте от земли прибиты дощечки для ног, - весьма
неустойчивы.
Готтфрид тут же поднялся, высунул голову из куста и снова как
зачарованный уставился на Эмиля. Когда случайно встречаются двое
мальчишек, сделанных, как говорится, из одного теста, у них прямо глаза
разгораются. Готтфрид и Эмиль глядели друг на друга и молча улыбались.
- Отличная кепочка,- сказал наконец Готтфрид. - Дашь поносить?
- Ага, - ответил Эмиль. - А ты дашь походить на ходулях?
Обмен пришелся обоим по душе.
- Только вряд ли ты сможешь на них ходить, - предупредил Готтфрид. -
Это надо уметь!
- Что? - воскликнул Эмиль. - Сейчас увидишь!
Готтфрид и не думал, что Эмиль такой решительный. В мгновение ока он
вскочил на ходули и, представь себе, побежал, ловко лавируя между
деревьями.
О том, что он должен явиться на обед к фру Петрель, Эмиль совершенно
забыл.
А на застекленной террасе ее дома родители Эмиля и сестренка Ида тем
временем быстро расправились с рыбным пудингом. На столе появилась
миска, до краев наполненная черничным киселем.
- Кушайте на здоровье, - сказала фру Петрель. - Я вижу, на аппетит вы
пожаловаться не можете!
А сама она, как ты знаешь, была уже сыта и не только к пудингу, но и
к киселю даже не притронулась. Зато болтала она без умолку. И, уж
конечно, все об одном - о комете!
- Какой ужас! - сказала она. - Вот прилетит комета, и наша Земля
погибнет.
- Да, кто знает, может, этот черничный кисель - последнее, что нам
доведется съесть в этой жизни, - сказала мама. Тут папа Эмиля торопливо
протянул свою тарелку.
- Пожалуйста, подлейте мне еще киселя, - попросил он фру Петрель.- На
всякий случай, про запас.
Но прежде чем фру Петрель успела выполнить его просьбу, произошло
нечто страшное. Раздался звон, потом крик, что-то огромное влетело через
застекленную раму террасы и плюхнулось на стол. Весь пол был засыпан
осколками, а стены забрызганы киселем.
- Комета! - не своим голосом завопила фру Петрель и, потеряв
сознание, упала со стула.
Но это была не комета, а просто Эмиль, который, потеряв равновесие на
ходулях, как пушечное ядро влетел на террасу головой вперед и угодил
прямо в миску с киселем - брызги так и полетели во все стороны.
Ах, что тут началось! И не расскажешь! Мама Эмиля кричала, папа Эмиля
стоял красный как рак, а сестренка Ида рыдала. Только фру Петрель
сохраняла спокойствие - она ведь лежала на полу без сознания.
- Скорей на кухню за холодной водой! - скомандовал папа Эмиля.- Ей
надо смочить лоб.
Мама со всех ног бросилась на кухню, а папа побежал за ней с криком,
что нельзя терять ни секунды.
Тем временем Эмиль кое-как вытащил голову из миски - лицо его было
все синее от киселя.
- Почему ты всегда так жадно ешь? - спросила сестренка Ида.
Эмиль не ответил на этот вопрос, он думал о другом.
- Готтфрид прав, - сказал он со вздохом. - На ходулях нельзя
перепрыгнуть через забор. Я сам это доказал.
Но тут он увидел, что фру Петрель лежит на полу без сознания, и
исполнился к ней жалости.
- Почему не несут воды! - возмутился он. - Нельзя терять ни минуты!
Недолго думая Эмиль схватил со стола миску и вылил весь оставшийся
кисель фру Петрель на голову. И хочешь верь, хочешь нет, но это помогло!
- Ой! - воскликнула фру Петрель и вмиг встала на ноги.
Теперь всем ясно, что надо всегда варить побольше киселя на случай,
если кто-нибудь упадет в обморок.
- Я ее уже вылечил, - гордо заявил Эмиль, когда его папа и мама с
кувшином в руке вбежали на террасу. Но папа мрачно поглядел на Эмиля и
сказал:
- Боюсь, еще кого-то придется полечить, как только мы вернемся домой.
В сарае!
У фру Петрель кружилась голова, а лицо ее было синим от черничного
киселя, как, впрочем, и лицо Эмиля. Мама Эмиля, со свойственной ей
решительностью, быстро уложила фру Петрель на диван и, схватив первую
попавшуюся щетку, взялась за дело.
- Тут необходимо убрать, - все твердила она, скребя щеткой сперва фру
Петрель, потом Эмиля, а потом и пол террасы.
Вскоре от черничного киселя нигде не осталось и следа, разве что
чуть-чуть в левом ухе Эмиля. Мама вымела осколки стекла, а папа сбегал
за стекольщиком, и он тут же вставил новые стекла. Эмиль хотел было
взяться ему помогать, но папа его и близко к стеклу не подпустил.
- Чтобы духа твоего тут не было! - заявил папа. - Исчезни и не
появляйся, пока мы не поедем домой.
Эмиль ничего не имел против того, чтобы исчезнуть. Ему очень хотелось
поближе познакомиться с Готтфридом. Но он был голоден. Ведь он целый
день ничего не ел, не считая того глотка киселя, который ему пришлось
проглотить, когда он угодил головой в миску.
- У вас в доме есть какая-нибудь еда? - спросил он Готтфрида, который
все еще стоял у забора бургомистерского сада.
- Еще бы! - воскликнул Готтфрид. - Сегодня папе исполнилось 50 лет, и
у нас будут гости. Целый день на кухне готовили.
- Отлично! - обрадовался Эмиль.- Я готов перепробовать все блюда,
чтобы сказать, где недосол!
Готтфрид тут же отправился на кухню и вернулся с тарелкой, полной
всяких вкусных вещей - тут была и колбаса, и биточки, и маленькие
пирожки. Мальчики стояли друг против друга по обе стороны забора и
уплетали все это с отменным аппетитом. Эмиль не мог нарадоваться на
своего нового друга, он был наверху блаженства.
- А вечером у нас будет фейерверк, - сказал Готтфрид, дожевывая
пирожок. - Да еще какой! Такого большого никогда и не бывало в Виммербю.
Эмилю за всю его жизнь еще ни разу не довелось повидать фейерверк -
такого безумства никто не позволял себе в Лённеберге,- и ему стало очень
грустно, что он не увидит гигантского фейерверка - ведь родители
отправятся домой еще засветло.
Эмиль вздохнул. Нет, день ярмарки оказался для него весьма печальным.
Лошади не купили, фейерверка он не увидит. Только одни огорчения, да еще
дома его ожидает сарай. Удачно съездил, ничего не скажешь!
Эмиль мрачно попрощался с Готтфридом и отправился искать Альфреда,
своего друга и утешителя в тяжелые минуты.
Но где теперь найдешь Альфреда? Везде полным-полно народу - тут и
местные жители, и крестьяне, приехавшие на ярмарку. Разыскать в этой
толчее Альфреда нелегко, но Эмиль, как ты знаешь, не из тех, кто
сдается. Поэтому он упорно кружил по городку, правда не отказывая себе
при этом в удовольствии иногда пошалить. Но эти шалости никогда не были
описаны в синей тетради - ведь про них никто не знал, и мы не узнаем.
Короче говоря, Альфреда он так и не нашел.
В октябре рано темнеет. Сгущались сумерки, и крестьяне, приехавшие на
ярмарку, начали понемногу разъезжаться. Казалось бы, и жителям Виммербю
пора было разойтись по домам. Ничуть не бывало. Все они явно хотели еще
повеселиться: смеяться, кричать и гулять. Да оно и понятно! Ведь что это
за день! День ярмарки, день рождения бургомистра, а может, вообще
последний день жизни на Земле, если комета и в самом деле появится. Сам
понимаешь, с каким увлечением жители Виммербю бродили в сумерках по
улицам, ожидая, сами не зная чего - то ли праздника, то ли катастрофы.
Люди и веселились, и боялись, они шумели и суетились больше обычного.
Все высыпали на улицу, а в домах было тихо и пусто, там остались одни
только кошки и кое-где еще, может, старушки с маленькими детьми на руках.
Если тебе доводилось болтаться без дела в таком вот маленьком
городишке, как Виммербю, да еще в день ярмарки, ты знаешь, как весело
бродить по узким, мощенным булыжником улочкам и глядеть в окна домишек
на бабушек, внуков и кошек, а то и прокрадываться через приоткрытые
ворота в чужие темные дворы, где крестьяне оставляли на день свои телеги
и теперь, перед тем как запрягать и ехать домой, пьют впопыхах пиво
прямо из бутылок.
Эмилю очень нравилось так вот шататься. Он быстро забыл про свое
дурное настроение, да и знал, что рано или поздно все равно найдет
Альфреда. Конечно, он продолжал его искать, но сперва нашел при этом
вовсе не его...
Шагая по темному переулочку, он услышал, что в одном из дворов,
окруженных высоким забором, происходит что-то невообразимое: оттуда
доносились истошные крики и ржание лошади. Эмиль тут же юркнул в ворота,
чтобы поглядеть, что там делается. И то, что он увидел, странным образом
вселило в него надежду: во дворе была кузница, и в отсвете пламени он
узнал "свою" лошадь. Да-да, ту самую трехлетнюю каурую лошадку, которая
утром так ему полюбилась. Вокруг нее толпились парни, и все они кричали
и ругались. А знаешь, почему они сердились? Потому что лошадка никак не
давала себя подковать. Как только кузнец пытался поднять ей ногу, она
начинала так рьяно ржать и лягаться, что парни, взявшиеся помочь, тут же
отскакивали в сторону. Кузнец в растерянности чесал затылок.
- Много лошадей подковал я на своем веку, - сказал он, - но такой
еще не встречал.
Может, ты не знаешь, кто такой кузнец? Это человек, который
подковывает лошадей, потому что лошадям, как и тебе, нужны ботинки, не
то они повредят себе копыта, начнут спотыкаться и хромать. Но у них,
конечно, не такие ботинки, как у тебя, а особым образом изогнутые
железки, которые кузнец прибивает им прямо к копытам. Эти гнутые железки
называются подковами. Вспомни, может, ты когда-нибудь и видал подкову?
Но каурая лошадка явно решила, что подковы ей ни к чему. Пока никто
не касался ее задней ноги, она стояла тихо и смирно, но как только
кузнец подходил к ней и дотрагивался до нее, она снова начинала
лягаться. И хотя ее старались удержать с полдюжины крепких ребят, она
мгновенно освобождала ногу, а все в страхе разлетались в разные стороны.
Торговец, купивший эту лошадь, злился все больше и больше.
- Сейчас сам сделаю! - крикнул он в гневе и схватил ее своими
огромными ручищами за заднюю ногу, но она так брыкнулась, что он тут же
очутился в лохани с дождевой водой.
- Вот так и будет, - сказал один из парней. - Поверьте, эту лошадь
подковать не удастся. У нас в Туне уже раз двадцать пробовали, но ничего
не получилось.
Тут торговец понял, что его надули, и разозлился пуще прежнего.
- Пусть эту лошадь берет кто хочет! - закричал он. - Глаза б мои на
нее не глядели!
И кто же тут объявился? Ну конечно, Эмиль.
- Я могу ее взять, - сказал он. Торговец только расхохотался в ответ:
- Ты, карапуз?
Он ведь и не думал отдавать лошадь, а сказал это так, в сердцах, но
раз столько народу слышало его слова, ему теперь надо было достойно
выйти из положения. Поэтому он заявил:
- Что ж, получишь лошадь, если будешь ее держать, пока мы ее подкуем.
И все расхохотались над этой шуткой - ведь они сами пробовали ее
удержать и убедились, что эту лошадь подковать невозможно.
Но не думай, что Эмиль был дурачком. Он ведь очень много знал про
лошадей, и когда каурая лошадка ржала и брыкалась, едва к ней
прикасались, Эмиль подумал: "Она ведет себя точь-в-точь как Лина, когда
ей щекотно".
Так оно и было, но никто, кроме Эмиля, этого не понял. Лошадь эта
просто не выносила щекотки. Поэтому стоило до нее дотронуться, как она
брыкалась и ржала. Ведь и Лина прыгала и хохотала до упаду, едва к ней
прикасались... Ну, сам знаешь, что значит бояться щекотки!
Эмиль смело подошел к лошади и обхватил ее морду своими маленькими,
но сильными руками.
- Послушай-ка, - сказал он, - я хочу тебя подковать, а ты не
брыкайся. Обещаю тебе, что не будет щекотно.
И знаешь, что Эмиль сделал? Он ловким движением взял лошадь за копыто
и приподнял ее заднюю ногу. А лошадь стояла как ни в чем не бывало,
только голову повернула, словно хотела поглядеть, что это он собрался
делать с ее ногой.
Я тебе объясню, в чем тут штука: копыто у лошади так же
нечувствительно к щекотке, как у тебя, скажем, ногти, а потому, сам
понимаешь, брыкаться и ржать ей было незачем.
- Будь добр, - сказал Эмиль, обращаясь к кузнецу, - подкуй ее, я
держу.
Все так и ахнули. А Эмиль, словно не замечая всеобщего восхищения,
помог кузнецу подковать все четыре ноги.
Когда с этим было покончено, торговец помрачнел. Он помнил, что
обещал, но не собирался выполнять своего обещания. Он достал бумажник,
вынул из него бумажку в пять крон и протянул ее Эмилю.
- Этого хватит? - спросил он. Но тут стоящие вокруг крестьяне
возмутились, они считали, что от своего слова нельзя отказываться.
- Так ты не отделаешься, и не надейся! - кричали они. - Отдай
мальчишке лошадь, ты же обещал!
Торговец решил, что лучше уступить. Он был богат, все это знали, и не
сдержать своего слова на глазах у людей ему было стыдно.
- Ладно, не обеднею я из-за этих трехсот крон, - сказал он и махнул
рукой. - Бери эту злосчастную лошадь, и чтоб духа твоего тут не было!
Представляешь, как обрадовался Эмиль! Он вскочил на свою лошадь и
выехал за ворота с важным видом, будто генерал. Все его поздравляли, а
кузнец сказал:
- Вот какие дела случаются на ярмарке в Виммербю!
Эмиль скакал верхом, сияя от счастья и гордости, и люди расступались,
а на Большой улице, где было больше всего народу, он встретил Альфреда.
Альфред, увидев Эмиля, застыл на месте, он глазам своим не поверил.
- Что это? - воскликнул он. - Чья эта лошадь?
- Моя, - скромно сказал Эмиль. - Ее зовут Лукас, и она так же боится
щекотки, как Лина.
Тут к Альфреду подбежала Лина и схватила его за руку.
- Нам надо ехать, - сказала она. - Хозяин уже запрягает.
Да, веселью настал конец, всем обитателям хутора Катхульт пора было
возвращаться домой. Но Эмиль обязательно хотел показать Готтфриду свою
лошадь.
- Скажи папе, что я вернусь через пять минут! - крикнул он и повернул
лошадь. Громко цокая копытами, она поскакала в сторону бургомистерского
сада.
Октябрьская темень окутала дом и сад бургомистра, но все окна были
ярко освещены, и оттуда доносились смех и голоса. Праздник был в полном
разгаре.
Готтфрид играл в саду. Званые вечера он не любил - куда интереснее
ходить на ходулях. Но когда он увидел Эмиля верхом на лошади, он опять
упал в сиреневый куст.
- Чья это лошадь? - спросил он, тут же высунув голову из куста.
- Моя, - ответил Эмиль. - Это моя лошадь.
Сперва Готтфрид никак не мог в это поверить, но, когда в конце концов
понял, что это правда, он прямо обезумел.
Разве он не просил у папы лошади? Ведь каждый день с утра до вечера
просил, и всякий раз папа ему отвечал: "Ты еще слишком мал. Ни у одного
мальчика твоего возраста нет своей лошади!"
Оказывается, это ложь, ложь! Вот папа увидит Эмиля и сам в этом
убедится! Если, конечно, у него есть глаза и если он согласится выйти из
дому, чтобы поглядеть.
А он, как назло, сидит сейчас за столом и пирует, сидит среди
дураков, которым только и дела что есть, пить да произносить речи.
- Нет, я не смогу вытащить его из-за стола, - мрачно сказал Готтфрид,
и глаза его наполнились слезами.
Эмилю стало жаль Готтфрида - его друг готов был расплакаться. Что ж,
раз бургомистр не может выйти посмотреть на лошадь, лошадь сама придет к
бургомистру. Это проще простого - подняться по ступенькам крыльца, войти
в дверь, миновать прихожую и очутиться в столовой.
Если тебе довелось когда-нибудь побывать на пиру, на котором вдруг
появляется лошадь, то ты знаешь, что гости в таких случаях так и ахают,
будто они никогда в жизни не видели лошади.
Так повели себя гости и на пиру у бургомистра. Но больше всех был
поражен сам бургомистр. Он так и подпрыгнул от неожиданности и подавился
куском мяса. Поэтому он ничего не ответил, когда Готтфрид крикнул:
- Ну что, теперь убедился? А еще говорил, что ни у одного мальчика на
свете нет своей лошади!
Но, оправившись от первого шока, гости очень обрадовались, что на пир
пришла лошадь. Да оно и понятно - ведь лошади такие чудные животные. Все
так и норовили погладить Лукаса. А Эмиль сидел у него на спине и
счастливо улыбался. Пусть все гладят его лошадь, он не против.
Но тут из-за стола встал старый майор - ему захотелось показать, что
он большой знаток лошадей. Он решил ущипнуть Лукаса за заднюю ногу - он
ведь не знал, что Лукас боится щекотки!
Бургомистру удалось наконец кое-как справиться с мясом, и он уже
собирался что-то ответить Готтфриду, но как раз в это мгновение майор
ущипнул Лукаса. Копыта мелькнули в воздухе и опустились на маленький
сервировальный столик, на котором стоял огромный торт со взбитыми
сливками. Столик опрокинулся, а торт полетел через всю комнату и - шлеп!
-угодил прямо в лицо бургомистру.
- Б-л-у-р-п... - послышалось из-под сливок.
И все начали хохотать. Они, видно, просто не знали, что еще им
делать. Не смеялась только жена бургомистра.
Видно, она боялась, вдруг он, бедняга, не увидит, что происходит на
пиру в честь его дня рождения.
Но тут Эмиль вспомнил, что ему пора возвращаться домой, в Лённебергу,
и поскакал во двор. Готтфрид помчался за ним- ведь с папой, вымазанным
сливками, все равно не поговоришь, да к тому же он был просто не в силах
расстаться с Лукасом. Эмиль ждал его у калитки, чтобы попрощаться.
- Какой ты счастливый! - сказал Готтфрид и в последний раз потрепал
Лукаса по шее.
- Это уж точно, - сказал Эмиль. Готтфрид вздохнул.
- Зато у нас будет фейерверк, - тут же добавил он, чтобы хоть немного
себя утешить. - Вот он!
Он указал Эмилю на стол в сиреневой беседке, где все было
приготовлено для фейерверка, и у Эмиля оборвалось сердце. Конечно, ему
надо торопиться, но ведь он в жизни не видал фейерверка!
- Давай запустим хоть одну ракету? - предложил он. - Я проверю,
хватает ли там пороха.
Готтфрид нерешительно взял пакетик со стола.
- Только вот эту, самую маленькую, - сказал он.
Эмиль кивнул и слез с лошади.
- Да, только вот эту. Дай спичку!
Готтфрид дал ему спичку. И - пах, пах! - маленький сверкающий диск
полетел в небо, стал кружиться и кувыркаться. О да, сомнений быть не
могло, пороха там было достаточно.


Мы всегда рады добрым гостям