Рони, дочь разбойника
Астрид Линдгрен.

В ту ночь, когда родилась Ронья, над горами гремели грозовые раскаты.
Да, гроза была такая страшная, что вся нечисть, обитавшая в лесу Маттиса,
испуганно заползла в свои пещеры и потайные убежища. Одни только жестокие
дикие виттры, любившие грозовую погоду больше всякой другой на свете, с воем
и криком метались вокруг разбойничьего замка на горе Маттиса. Их вой и крики
мешали Лувис, лежавшей во внутренних покоях замка и собиравшейся родить
младенца. И она сказала Маттису:
- Прогони этих жестоких виттр, мне нужна тишина. Из-за них я не слышу,
что пою.
А дело было в том, что Лувис, рожая ребенка, пела. Она уверяла. что так
ей легче, да и младенец наверняка будет более веселым, если появится на свет
под звуки песни.
Маттис схватился за самострел и выпустил в бойницу несколько стрел.
- Убирайтесь прочь, дикие виттры! - закричал он. - Нынче ночью у меня
родится ребенок! Понятно вам, кошмарихи вы этакие? Дитя грозы!
- Хо-хо, нынче ночью у него родится ребенок! Дитя грозы! Надо думать,
маленький и уродливый! Хо-хо!
И Маттис еще раз выстрелил прямо в стаю. Но виттры только презрительно
хохотали в ответ и, злобно воя, полетели прочь над верхушками деревьев.
Пока Лувис рожала и пела, а Маттис, по мере своих сил, расправлялся с
дикими виттрами, его разбойники сидели внизу у очага в большом каменном
зале, ели, пили и орали ничуть не хуже виттр. Чем-то же надо им было
заняться в ожидании младенца. Все двенадцать разбойников ждали того, что
должно произойти наверху, в башне. Потому что за всю их разбойничью жизнь в
замке Маттиса не родился еще ни один ребенок.
А больше всех ждал младенца Пер Лысуха.
- Когда же родится это разбойничье дитя?! - спрашивал он. - Я уже стар
и немощен, и скоро придет конец моей разбойничьей жизни. Хорошо бы перед
смертью увидеть нового разбойничьего хёвдинга1.
Только он произнес эти слова, как двери отворились и в зал ворвался
совершенно обезумевший от радости Маттис. Ликуя, он обежал весь зал, вопя
как сумасшедший:
- У меня родилось дитя! Слышите, что я говорю? У меня родилось дитя!
- Мальчик или девочка? - спросил сидевший в своем углу Пер Лысуха.
- Дочь разбойника, радость и счастье! - заорал Маттис. - Дочь
разбойника, вот она!
Хёвдинг - здесь: предводитель разбойничьей шайки, вожак.
197

И через широкий порог перешагнула Лувис с ребенком на руках. Среди
разбойников воцарилась мертвая тишина.
- Ну, сейчас вы у меня захлебнетесь пивом! - сказал Маттис. Взяв
девочку у Лувис из рук, он обошел с нею весь зал, показывая дочку каждому
разбойнику.
- Вот! Если хотите видеть самого красивого ребенка, который когда-либо
родился в разбойничьем замке, пожалуйста!
Дочка лежала у него на руках и смотрела на него ясными, широко
раскрытыми глазками, в которых и капли сна не было.
- Сразу видно, этот детеныш знает кое-что и уже разбирается кое в чем,
-- заявил Маттис.
- А как ее назовут? - спросил Пер Лысуха.
- Ронья, - ответила Лувис. - Я решила это уже давным-давно.
- Ну, а если бы родился мальчик? - поинтересовался Пер Лысуха.
Лувис спокойно и строго взглянула на него.
-- Раз я решила, что мой ребенок будет зваться Ронья, значит и
появилась на свет Ронья!
И, повернувшись к Маттису, спросила:
- Хочешь, теперь я возьму ее?
Но Маттис не желал отдавать дочку. Он стоял, удивленно глядя на ее
ясные глазки, на маленький ротик, на черные волосики, на ее беспомощные
ручки, и просто дрожал от любви к девочке.
- Да, малышка, в этих вот маленьких ручонках ты держишь уже мое
разбойничье сердце, - заявил он, - Не знаю, как это случилось, но так оно и
есть.
- Можно, я подержу ее немножко? ~ попросил Пер Лысуха, и Маттис положил
Ронью ему на руки так бережно, словно она была золотым яичком.
- Вот тебе новый разбойничий хёвдинг, о котором ты столько болтал.
Смотри, не урони ее, а не то настанет твой последний час. Но Пер Лысуха
только улыбнулся Ронье беззубым ртом.
- Она словно бы ничего и не весит, - удивленно произнес он и несколько
раз поднял ее вверх и опустил вниз. Тут Маттис разозлился и рванул ребенка к
себе.
- А чего ты ждал, баранья твоя башка? Что родится здоровенный,
бородатый разбойничий хёвдинг с толстым брюхом?
Тут все разбойники поняли, что скалить зубы тут ни к чему, да и вообще
касаться этого ребенка тоже, если не хочешь, чтобы у Матти-са портилось
настроение. Да и в самом деле, незачем приводить его в ярость. Поэтому они
тотчас же начали хвалить и прославлять новорожденную. Они также опрокинули
несколько кружек пива в ее честь, чем несказанно обрадовали Маттиса. Он сел
на свое почетное место во главе стола и время от времени показывал им свое
необыкновенное дитя.
- Борка, поди, лопнет от злости, - радовался Маттис. - Пусть сидит в
своей жалкой разбойничьей конуре и скрипит зубами от зависти, да, гром и
молния! Тут такой вой и скрежет зубовный пойдет,
198

что всем диким виттрам, да и серым карликам г. лесу Борки придется
заткнуть уши, уж поверьте мне!
Пер Лысуха радостна кивнул головой и, хихикнув, сказал:
- Да уж,' Борка точно лопнет от злости. Потому что теперь роп Маттиса
продолжится, а роду Борки - конец!
- Да, - согласился Маттис, - его роду конец, это уж точно. Нет у Борки
детеныша и не будет, так и останется он бездетным.
И туг вдруг раздался громовой раскат, какого никогда не слыхивали в
лесу Маттиса. Грохот был такой, что даже разбойники побледнели, а Пер Лысуха
повалился на пол. Ведь он был такой слабый. Ронья неожиданно жалобно
всплакнула, и этот плач потряс Маттиса больше, чем раскат грома.
- Мое дитя плачет! - вскричал он. - Что делать? Что делать? Но Лувис
спокойно взяла у него девочку, приложила к груди, и малышка сразу перестала
плакать.
- Ну и громыхнуло! - немного успокоившись, восхитился Пер Лысуха. -
Готов отдать душу дьяволу, что молния ударила в замок!
Да, так и есть, молния здорово постаралась. Она ударила в замок, и, как
только настало утро, все увидели, что древний замок - крепость Маттиса, на
самой вершине горы Маттиса, раскололся надвое. От самого высокого зубца
крепостной стены и до самого глубокого сводчатого подземелья, замок был
отныне поделен на две половины, а между ними зияла бездна,
~ Ронья, до чего же славно начинается твое детство! - сказала Лувис,
когда с дочкой на руках стояла уже у расколотой зубчатой стены, глядя на
постигшую их беду.
Маттис разъярился, словно дикий зверь. Как могло случиться такое со
старинным замком его предков? Но долго свирепствовать Маттис не умел и
всегда находил повод для утешения.
- Ну и ладно, зато теперь у нас не будет так много лабиринтов и
подвалов, полных всякого хлама. И уже никто не заблудится в замке Маттиса.
Помните ведь, как это было, когда Пер Лысуха заплутал там и не мог выбраться
целых четыре дня!
Вот об этом-то Пер Лысуха не любил вспоминать. Разве он виноват, что
так вышло? Ведь он только пытался узнать, насколько, собственно говоря,
велик был замок Маттиса. И, как уже было сказано, на своем горьком опыте
понял, что он огромный и что там можно заблудиться. Бедняга, он был чуть
жив, когда наконец-то нашел дорогу назад, в большой каменный зал.
Разбойники, слава богу, так хохотали и вопили, что он услышал их издалека.
Иначе ему никогда бы не найти дорогу.
- Замком целиком мы все равно никогда не пользовались, - сказал Маттис.
- И мы по-прежнему будем жить в своих залах и покоях, и в башне, там, где мы
жили всегда. Меня лишь бесит то, что мы остались без отхожего места. Да,
гром и молния, оно ведь осталось по другую сторону подвала, и мне жаль того,
кто не сможет удержаться до тех пор, пока мы соорудим новое.
Но и с этим все быстро устроилось, и жизнь в Маттисборгене
199

снова пошла своим чередом, точь-в-точь как раньше. С той только
разницей, что теперь там появился ребенок. Малышка, которая, как считала
Лувис, мало-помалу превращала Маттиса и всех его разбойников в большей или
меньшей степени в придурков. Не то чтобы для них было вредно стать чуть
помягче и пообходительней, но ведь во всем нужна мера. Ну разве не смешно
было видеть, как все двенадцать разбойников и их разбойничий хёвдинг сидят в
замке, блея по-овечьи и ликуя лишь потому, что крошечный детеныш
только-только научился ползать по всему каменному залу; сидят с глупым
видом, сюсюкая и ликуя гак, словно большего чуда никогда не свершалось во
всем мире. Разумеется, Ронья передвигалась по полу с невероятной быстротой,
потому что она как-то исхитрялась отталкиваться левой ножкой. И разбойники
находили это чем-то в высшей степени выдающимся.
- Надо сказать, что большинство детей в конце концов учится ползать, -
говорила Лувис. - Без громких криков и восторга, и без того, чтобы их отцу
приходилось ради этого забывать все на свете и даже совершенно забрасывать
свою работу.
- Уж не хотите ли БЫ, чтобы Борка захватил в свои руки всю добычу и
здесь, в лесу Маттиса? - с горечью спрашивала она, когда разбойники во главе
с Маттисом врывались в самое неурочное время домой в замок только ради того,
чтобы поглядеть, как Ронья ест свою кашку, прежде чем Лувис засунет ее в
колыбель на ночь.
Но Маттис не желал слушать эту глупую болтовню.
- Ронья, голубка моя! - кричал он, когда Ронья, ловко орудуя левой
ножкой, кидалась к нему навстречу по полу, как только он появлялся в дверях.
А потом он сидел, держа свою голубку на коленях и кормил ее кашкой, а его
двенадцать разбойников неотрывно смотрели на них. Плошка с кашкой стояла на
плите очага, неподалеку от них, и Маттис со своими грубыми кулачищами был
несколько неловок, да и, кроме того, Ронья время ит времени отпихивала
ложку, так что часть каши брызгала на брови Маттиса. Когда это случилось в
первый раз, разбойники так расхохотались, что Ронья испугалась и начала
плакать. Но вскоре она поняла, что придумала какую-то веселую забаву, и
охотно повторила это еще раз, - что обрадовало разбойников куда больше, чем
даже самого Маттиса. Хотя вообще-то Маттис думал: что бы Ронья ни делала -
бесподобно, а самой ей равной на свете нет,
Даже Лувис не могла не смеяться, видя, как Маттис сидит со своей
малышкой на коленях и все брови у него в каше.
- Милый ты мой, Маттис, кто бы мог подумать, что это ты -
могущественнейший хёвдинг всех гор и лесов! Если бы Борка тебя сейчас
увидел, он хохота.'] 6hi, пока не лопнул!
- Скоро я отучу ею хохотать! - спокойно ответил Маттис. Борка был
заклятый враг Маттиса, Так же, как отец и дед Борки были заклятыми врагами
отца и деда Маттиса. Да, с незапамятных времен род Борки и род Маттиса жили
во вражде друге другом. Испокон векос были они разбойниками и грочой
честного люда, кото-
200

рому с лошадьми, каретами и повозками приходилось пробираться сквозь
чащу глухих лесов, где обитали обе разбойничьи шайки.
*Да поможет господь тому, кто попадет на Разбойничью тропу!" - говорили
люди; а речь шла об узком горном ущелье между лесами Борки и Маттиса. Там
всегда сидели в засаде разбойники, а были ли это разбойники из шайки Борки
или из шайки Маттиса, не составляло ни малейшей разницы для тех, кого
грабили. Но для Борки и Маттиса разница эта была велика. Они бились не на
жизнь, а на смерть из-за добычи и грабили друг друга, если по Разбойничьей
тропе не проезжало столько повозок с кладью, сколько было нужно.
Обо всем этом Ронья ничего не знала, она была слишком мала. Не понимала
она и того, что отец ее был разбойничьим хёвдингом. которого все боялись.
Для нее же он был бородатым и добрым Маттисом, который громко смеялся и пел
и кормил ее кашкой. Она любила его.
Но она росла с каждым днем и начала мало-помалу изучать окружающий ее
мир. Долгое время она думала, что огромный каменный зал и есть весь мир. И
там она благоденствовала, там она так надежно и уверенно сидела под
громадным и длинным столом и играла с шишками и камешками, которые собирал и
приносил для нее Маттис. Да и каменный зал был тогда вовсе не самым плохим
местом для ребенка. Там можно было хорошенько повеселиться, да и многому
поучиться. Ронье нравилось, когда разбойники пели у очага по вечерам. Она
тихонько сидела под столом и слушала, пока не выучила все их разбойничьи
песни. А потом тоже стала принимать участие в общем хоре и пела своим
звончайшим голоском. Маттис только диву давался, какой у него необыкновенный
ребенок и как он замечательно поет, Научилась Ронья и танцевать. Потому что
если разбойники по-настоящему брались за дело и впадали в раж, они начинали
прыгать и плясать как сумасшедшие по всему залу, и Ронья вскоре поняла, как
надо плясать по-настоящему. Она плясала и прыгала совершенно по-рачбойничьи.
Да-да, и она тоже - на радость Маттису. А когда после этого разбойники
кидались на лавки у длинного стола, чтобы освежиться кружкой пива, он
хвастался своей дочкой:
- Она такая же красивая, как маленькая виттра, попробуйте не
согласиться! Такая же гибкая, такая же темноглазая и такая же черноволосая.
Вы никогда не видели такой красивой малышки, попробуйте не согласиться!
И разбойники кивали головами, соглашаясь со своим хёвдингом. А Ронья
меж тем тихонько сидела под столом со своими шишками и камешками, а когда
она видела ноги разбойников в лохматой меховой обувке, она играла с ними,
воображая, что это -- ее непослушные козы. Таких она видела в козьем загоне,
куда Лувис брала ее с собой, когда нужно было доить коз.
Но за всю свою недолгую жизнь Ронья едва ли видела кого-нибудь, кроме
домашних. Она ничего не знала о том, что творилось за пределами
Маттисборгена. И в один прекрасный день Маттис, хотя
201

спросила Ронья.
JTO было ему совсем не по душе, понял, что прежнее время кончи лось и
настала новая пора.
- Лувис, - сказал он жене. - Наш ребенок должен научиться жить в лесу
Маттиса. Отпусти Ронью на волю.
- Ну ROT, наконец-то ты это понял, - обрадовалась Лувис. - Это
случилось бы уже давным-давно, если б п замке распоряжалась я.
И вот Ронье была предоставлена свобода бродить по всей округе, где ей
вздумается. Но прежде Маттис преподал ей несколько уроков.
- Остерегайся диких виттр и серых карликов, да еще разбойни-коа Борки,
- предупредил он дочку.
- А как я узнаю, кто такие дикие виггры и серые карлики, а кто -
разбойники Борки? - спросила Ронья.
- Сама увидишь, - ответил Маттис.
- Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья.
- Да не заблудись в лесу, - предупредил ее Маттис.
- А что мне делать, если я заблужусь? - спросила Ронья.
- Найти нужную тропинку, - ответил Маттис.
- Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья.
И еще остерегайся плюхнуться в речку, - предупредил ее Мат-
тис.
- А что мне делать, если я плюхнусь в речку?
- Плыть! - ответил Маттис.
- Ну, тогда ладно, - согласилась Ронья.
- И еще остерегайся рухнуть в Адский провал, - предупредил ее Маттис.
Он имел в виду пропасть, которая проходила в самой середине замка
Маттиса, разделяя его на две части.
- А что мне делать, если я рухну в Адский провал? - спросила Ронья.
- Тогда тебе ничего больше делать не придется, - ответил Маттис,
заревев так, словно вся боль мира переполнила внезапно его грудь.
- Ну, ладно, - согласилась Ронья, когда Маттис наревелся вдосталь. -
Раз так, я не рухну в Адский провал. Нет ли еще чего-нибудь, чего надо
опасаться?
- Ясное дело, есть, сколько хочешь, - сказал Маттис. - Но постепенно ты
сама во всем разберешься. А теперь иди!
-к1 Ронья пошла- Очень скоро она поняла, какой она была глупой. Как она
только могла думать, что огромный каменный зал и есть весь мир! Даже
громадный замок Маттиса и тот не весь мир! Даже высоченная гора Маттиса - не
весь мир. Мир бььл гораздо больше, чем они. Он был так велик, что дух
захватывало. Разумеется, она слыхала не раз, как Маттис и Лувис беседопали о
том, что было за стенами замка Маттиса, Но
202

только теперь, увидев, как эта речка с ее бурливыми порогами шумно
мчится глубоко-глубоко внизу у подножия горы Маттиса, она поняла, какие
бывают речки. Не раз говорили они и о лесе. Но только теперь, увидев, какой
темный и удивительный этот лес, со всеми его шелестящими листвой деревьями,
она поняла, что такое леса. И тихонько засмеялась, радуясь тому, что на
свете есть реки и леса. Она едва могла в это поверить. Подумать только, на
свете есть такие большие деревья,, и большие речки и озера, и все они живут
своей собственной жизнью. Ну как этому не радоваться и не смеяться!
Она прошла по тропинке прямо в чащу дремучего леса и подошла к
небольшому озерцу, Дальше ходить Маттис ей не велел. Озеро чернело среди
темных елей, и только лилии, плывущие по воде, сияли белизной, Ронья не
знала, что это лилии, но она долго смотрела на них и радовалась, что они
есть на свете.
Целый день оставалась она у озера и делала там много такого, чего
никогда прежде и не приходило ей в голову. Она бросала в воду еловые шишки и
хохотала, когда они кувыркались на волнах, стоило ей только поболтать ногами
в воде. Никогда в жизни не было ей так весело. Ее ноги, казалось, радовались
свободе, когда им довелось поплескаться в воде, и еще больше радовались,
когда им довелось карабкаться по деревьям. Озеро окружали огромные, поросшие
мхом валуны, на которые можно было взбираться, и ели и сосны, за сучья
которых можно было цепляться. Ронья взбиралась и цеплялась до тех самых пор,
пока солнце не начало садиться за вершинами гор, поросшими лесом. Тогда она
съела хлеб и выпила молоко, которые захватила с собой в кожаном мешочке.
Потом улеглась на мшистую кочку, чтобы немного отдохнуть, а над ее головой,
в вышине, шумели деревья. Она лежала, глядя на деревья, и тихонько смеялась
от радости, что они есть на свете. Потом она заснула.
Когда она проснулась, был уже темный вечер, и она увидела, как над
верхушками елей горят звезды. Тогда она поняла, что мир еще громаднее,
нежели думала она. Но ее опечалило, что, хотя на свете есть звезды, достать
до них невозможно, как к ним ни тянись.
Она была в лесу уже гораздо дольше, чем ей разрешили. Пора было
отправляться домой, а не то Маттис сойдет с ума, в этом она была уверена.
Звезды отражались в озере, все остальное тонуло в кромешной тьме. Но к
темноте она привыкла. Она ее не пугала. Ведь в замке Маттиса зимними
вечерами, когда, бывало, погаснет огонь, стояла такая жуткая темень, гораздо
чернее,-чем во всех лесах! Нет, темноты она не боялась.
Только она собралась идти, как вспомнила вдруг про кожаный мешочек. Он
по-прежнему лежал на поросшем мхом валуне, сидя на котором она ела хлеб и
пила молоко. И она вскарабкалась в темноте на валун, чтобы забрать мешочек.
И вдруг ей показалось, что здесь, стоя на этом высоком валуне, она
приблизилась к звездам. И, протянув руки ввысь, она попыталась достать с
неба хотя бы несколько
203

звезд, чтобы принести их домой в кожаном мешочке. Но у нее ничего не
получилось, так что она взяла свой мешочек и слезла с валуна.
Тут она увидела нечто испугавшее ее. Повсюду среди деревьев сверкали
глаза. Плотное кольцо глаз, карауливших ее, окружило валун, а она этого
раньше не заметила. Никогда прежде не видала она глаз, которые светились бы
в темноте, и ей они пришлись не по душе.
- Что вам надо? - закричала она.
Но ответа не последовало. Однако глаза придвинулись еще ближе. Они
медленно-медленно приближались, и она услыхала бормочущие голоса,
удивительные, старческие, серые, бесцветные голоса, которые бормотали,
сливаясь воедино:
- Сс.-серые кк...карлики, всс...се-всс.-ce до одд-.ного, зз-десь
чч...человек, зз.-.десь, в лесс-су Сс-серых кк...карликов, ччL.человек!
Cc..-серые кк...карлики, всс...се-всс.-ce до одного, кк...кусайте и
бб...бейте чч...человека! Сс.-серые кк...карлики, вес...се-вес...се до
одного, кк...кусайте и бб.Lбейте чч...чело века!
И внезапно они очутились внизу, у самого подножия ее валуна, диковинные
серые существа, наверняка желавшие ей зла. Она их не видела, но чувствовала,
что они там, и все в ней содрогалось от ужаса. Теперь она поняла, как они
опасны, эти серые карлики, которых ей велел остерегаться Маттис. Но было уже
слишком поздно.
Они принялись колотить по валуну палками и дубинками или чем-то там еще
у них в руках. Что-то так мерзко хлопало, грохотало и трещало в лесной
тишине; и Ронья закричала от страха.
Когда она закричала, карлики перестали колотить по валуну. Но вместо
этого она услыхала нечто еще более страшное. Они начали карабкаться вверх,
на валун. Они приближались со всех сторон в темноте. Она услыхала, как они
скребутся по валуну, взбираясь все выше и выше, она услыхала их бормотанье:
- Сс...серьте кк...карлики, всс...се-всс-.ce до одного, кк...кусайте и
бб...бейте!
Тут Ронья в полном отчаянии закричала еще громче и стала наносить удары
во все стороны. Она знала: вот-вот они набросятся на нее и закусают до
смерти. Ее первый день в лесу станет ее последним днем.
Но в ту же самую минуту она услыхала какой-то рев. Так отчаянно реветь
и рычать мог только Маттис. Да, вот и он сам, ее Маттис, он шел там вместе
со своими разбойниками, их факелы пылали среди деревьев, а рев и крики
Маттиса эхом отзывались в лесу:
- Прочь, серые карлики! Убирайтесь к черту, пока я вас не укокошил!
И тут Ронья услыхала, как ударялись о землю маленькие тела, бросавшиеся
вниз с валуна. При свете факелов она увидала их, серых маленьких карликов,
которые спасались бегством, а потом исчезли в темноте.
Усевшись на кожаный мешочек, она съехала, как на санках, с крутого
обрывистого валуна. А вскоре подоспел и Маттис. Он схва-
204

тил ее, обнял, и она заплакала, уткнувшись в его бороду, и плакала все
время, пока он нес ее домой, в замок Маттиса.
- Теперь ты знаешь, что такое серые карлики, - сказал Маттис, когда они
сидели у очага и грели холодные ножки Роньи.
- Да, теперь я знаю, что такое серые карлики, - повторила Ронья.
- Но как тебе с ними обращаться, этого тьг не знаешь, - продолжал
Маттис. - Если ты боишься, они чувствуют это издалека, и тогда они
становятся опасными.
- Да, - вмешалась Лувис, -- все это примерно так и есть. Поэтому
надежней всего - ничего не бояться в лесу Маттиса.
- Этого я не забуду, - сказала Ронья.
Тут Маттис вздохнул и крепко обхватил ее:
~ Но ты помнишь, что я сказал? Чего ты должна остерегаться еще?
Да, ясное дело, она помнила об этом. И все последующие дни Ронья ничего
другого не делала, как только остерегалась того, что опасно, и училась не
бояться. Маттис сказал: она должна остерегаться плюхнуться в речку. Поэтому
она с наслаждением прыгала на скользких камнях у самой кромки берега реки,
где вода шумела и бурлила сильнее всего. Не могла же она уйти в самую
дремучую чащу леса и остерегаться там плюхнуться в речку! Если уж нужно,
чтобы из всего вышла какая ни на есть польза, ей необходимо находиться
поблизости от речных порогов и водопадов, а не в каком-нибудь другом месте.
Но чтобы подобраться к этим порогам и водопадам, нужно было вскарабкаться на
гору Маттиса, которая крутым обрывом падала вниз, к реке. Таким образом
Ронья также могла упражняться в том, чтобы не бояться. В самый первый раз
было трудно, тогда она боялась так, что ей пришлось зажмуриться. Но
мало-помалу она становилась все более и более дерзкой. И вскоре знала, где
какая расселина, куда можно поставить ногу и где надо уцепиться пальцами ног
за уступы, чтобы крепче держаться и не свалиться вниз, в водопад.
"Повезло же мне, - думала она, - что удалось найти такое место, где
можно и остерегаться, чтобы не свалиться в речку, и еще научиться не
бояться".
Так проходили ее дни. Ронья только и делала, что остерегалась и
упражнялась гораздо больше, чем Маттис и Лувис знали об этом. В конце концов
она стала гибкой и сильной, словно маленькая зверюшка, которая ничего на
соете не боялась. Ни серых карликов, ни диких виттр, ни заблудиться в лесу,
ни упасть в реку. Она еще не начала остерегаться того, чтобы не рухнуть в
Адский провал, но думала, что скоро примется и за это.
Зато замок Маттиса она изучила от подвалов до конька на крыше и зубцов
крепостных стен. И повсюду отыскивала пустынные заброшенные залы, куда
никто, кроме нее, никогда не заглядывал. И она ни разу не заблудилась ни в
одном из подземных ходов и подвалов с низкими сводами, ни в одной из мрачных
пещер. Она знала те 205

перь все тайные подземные ходы замка и тайные узкие тропки. Она знала
их наперечет и находила повсюду. Хотя охотней всего она проводила время в
лесу и бегала там, пока было светло.
Но когда наступал вечер, а с ним и темнота, когда в каменном зале замка
зажигали огонь, она являлась домой, падая от усталости, - ведь целый день
она только и делала, что остерегалась и упражнялась в том, чтобы ничего не
бояться. В это время из разбойничьих набегов возвращался Маттис со своими
разбойниками. И Ронья сидела вместе с ними у огня и распевала разбойничьи их
песни.
Но об их разбойничьей жизни она ровно ничего не знала. Она видела, как
они подъезжают к замку с какой-то кладью, груженной на спины лошадей. С
разной кладью в тюках и кожаных мешках, Б ларях и шкатулках. Но где они
брали все это, никто из них ей не говорил, а интересовало ее это ничуть не
больше, чем вопрос о том, откуда берется дождь. На свете есть немало разных
непонятных вещей; это-то она успела заметить.
Иногда она слышала болтовню о разбойниках Борки, и тогда вспоминала,
что их ей тоже следует опасаться. Но никого из них она еще не видала.
- Не будь Борка такой скотиной, я почти что мог бы пожалеть его, -
сказал однажды вечером Маттис. - Солдаты охотятся за ним в лесу, у него
нынче нет ни минутки покоя. А вскоре они, верно, выкурят его из его
разбойничьей норы. Да, да, он, ясное дело, дерьмо, так что это пускай, но,
во всяком случае...
- Вся шайка разбойников Борки ~ все до одного - дерьмо, - заявил Пер
Лысуха, и все с ним согласились.
"Повезло же мне, что разбойники Маттиса лучше", - подумала Ронья.
Она посмотрела на них, на всех сидевших у длинного стола и глотавших
похлебку.
Обросшие бородой и грязные, шумные, сварливые и совершенно одичавшие.
Однако никто не посмеет прийти сюда и обозвать их при ней дерьмом. Пер
Лысуха и Чегге, Пелье и Фьосок, Ютис и Юен, Лаб-бас и Кнутас, Турре и Чурм,
Стуркас и Коротышка Клипп - все они ее друзья и пойдут за нее в огонь и
воду, уж это-то она знала.
- Счастье, что мы здесь - в замке Маттиса, - радовался Маттис. - Здесь
мы в такой же безопасности, как лис в норе или орел на вершине скалы. Пусть
только явятся сюда эти дурьи башки - солдаты, они полетят ко всем чертям, и
они это знают!
- Полетят и завоняют! - сказал довольный Пер Лысуха. Все разбойники
согласились с ним. Они только и делали, что смеялись при одной мысли о том,
какие тупоумные должны быть те, кто попытается ворваться в замок Маттиса.
Замок стоял на своей скале, неприступный со всех сторон. Только на южном
склоне змеилась вниз узкая коротенькая лошадиная тропка, которая исчезала в
лесной чаще у самого подножия. С трех же других сторон гора Маттиса круто
падала вниз своими обрывистыми уступами.
Z06

- Нет на свете такой дурьей башки, которая осмелилась бы вскарабкаться
тут наверх! - кудахтали от смеха разбойники.
Они ведь не знали, где именно Ронья вечно упражняется в том, чтобы
ничего не бояться.
- А если они вздумают подняться вверх по лошадиной тропке, то
неожиданно застрянут у Волчьего ущелья, - сказал Маттис. - Там мы остановим
их, сбрасывая вниз огромные валуны. И все прочее также.
- И все прочее также! - повторил Пер Лысуха и хихикнул при одной мысли
о том, как можно остановить солдат у Волчьего ущелья. - Немало волков
прихлопнул я там в мои прежние денечки, - добавил он, - теперь же я слишком
стар и никого, кроме моих собственных блох, мне больше не прищелкнуть.
Хо-хо! Верно я говорю?
Ронья поняла, что Пера Лысуху надо пожалеть, потому что он такой
старый. Но она не поняла, почему какие-то дурацкие кнехты1 должны приходить
к Волчьему ущелью и поднимать там гпум. А вообще-то ей хотелось спать и не
было сил думать об этом. Она забралась на скамейку, где обычно спала, и
лежала там, не смыкая глаз. До тех пор пока не услыхала, как Лувис запела
Волчью песнь. Она пела ее каждый вечер, когда разбойникам пора было отойти
от горящего очага и разойтись по каморкам, где они спали. В каменном зале
оставались только трое - Ронья, Маттис и Лувис. Ронье нравилось лежать в
своей постели и сквозь щелку полога смотреть, как вспыхивает и медленно
угасает огонь, пока Лувис поет свою песнь. Сколько Ронья помнила, она всегда
слышала, как мама поет на ночь Волчью песнь. Это означало, что пора спать.
Но прежде чем сомкнуть глаза, она радостно подумала: "Завтра, завтра я
встану пораньше!"
Лишь только занимался новый день, Ронья тотчас же вскакивала на ноги.
Какая бы ни была погода, ей непременно нужно было в лес. и Лувис давала ей с
собой о кожаном мешочке хлеб и фляжку молока.
- Ты - дитя грозовой ночи, - говорила Лувис, - и к тому же еще - дитя
ночи виттр. Такие легко становятся добычей всякой нечисти, это всем
известно. Так что смотри, как бы виттры не схватили тебя,
Ронья не раз видела, как дикие виттры парят над лесом, и быстренько
отползала в сторону и пряталась. Виттры были самыми коварными изо всей
нечисти в лесу Маттиса. Их надо было остерегаться, если хочешь остаться в
живых, так говорил Маттис. И большей частью из-за них ему так долго пришлось
держать Ронью дома, в замке. Красивые, неистовые и жестокие были эти виттры.
С остекленевшими глазами летали они над лесом, высматривая, кого бы
разодрать в кровь своими острыми когтями.
Но никакие дикие виттры не могли отпугнуть Ронью от ее тропок и от
любимых мест, где она жила своей одинокой лесной жизнью.
Кнехты (нем.) - наемные солдаты.
207

Да, она была одна в лесу, но ей не был нужен никто. Да и кто MUI быть
ей нужен? Дни ее были заполнены жизнью и счастьем, только они страшно быстро
таяли. Лето прошло, и уже наступила осень.
А дикие виттры всегда становились еще неистовее по мере того. как
приближалась осень. Однажды они целый день гонялись за Роньей по всему лесу
до тех пор, пока она не почувствовала, что теперь ей и в самом деле грозит
настоящая опасность. Правда, она умела бегать с быстротой лисицы и знала все
потайные убежища в лесу. Но виттры упрямо преследовали ее, и она слышала их
пронзительные крики.
- Хо-хо! Маленький красивый человечек! Иди-ка сюда! Сейчас мы разорвем
тебя когтями, сейчас прольется кровушка, хо-хо!
Тогда она нырнула в лесное озерцо и поплыла под водой на другой берег.
Там она взобралась на густую ель и спряталась меж вет-пей, слушая, как
виттры ип<ут ее и яростно вопят:
- Где этот маленький человечек, где эта девчонка, где она? Иди сюда! Мы
разорвем тебя коггями! Сейчас прольется кровушка! Хо-хо!
Ронья продолжала сидеть в своем убежище до тел нор, пока не увидела,
как виттры исчезают над верхушками деревьев. Однако оставаться в лесу она
все-таки больше не хотела. Но до ночи и до Волчьей песни, которую пела
Лувис, было еще много времени, и потому ей пришло в голову, что теперь ей и
нужно сделать то, что она давно уже задумала. Ей нужно подняться на крышу
замка и поучиться осторожности, чтобы не рухнуть в Адский провал.
Много раз слышала она о том, как замок Маттиса раскололся в ту ночь,
когда она родилась. Маттису никогда не надоедало рассказывать об этом:
- Гром и молния! Какой грохот! Ты бы только слышала! Ну да, вообще-то
ты слышала, хотя только-только родилась! Какая ты пыла тогда крошечная,
бедняжка! Бах! Бах! И вместо одного замка у нас оказалось целых два, с
провалом посредине. И никогда не забывай того, что я тебе сказал: берегись,
не то рухнешь в Адский пропал!
И вот теперь она как раз и решила поберечься. Это было самое лучшее,
что она могла сделать, пока виттры бесновались в лесу.
Много раз бывала она на крыше, но никогда не подходила к страшной
пропасти, которая разверзлась у нее под ногами, не огороженная никакой
защитной стеной. Она подползла на животе к самому краю провала. Ух, до чего
было страшно! Намного страшнее, чем она думала!
Взяв один из камней, валявшихся на краю, она бросила его в бездну и
задрожала от ужаса, услыхав глубоко-глубоко внизу шум падения. Такой глухой
и такой отдаленный! Да, этой бездны в самом деле надо было остерегаться! Но
пропасть, разделявшая обе половины замка, вовсе не была такой уж страшно
широкой. Если сильно оттолкнуться и прыгнуть, ее, поди, можно перескочить!
Хотя вряд ли найдутся такие чокнутые! А может, все-таки стоит осторожненько
попробован^ Поучиться остерегаться такой опасности? Она снова
208

заглянула вниз в пропасть. Ух, какая жуткая глубина! Потом она глянула
наверх, чтобы понять, как лучше всего перепрыгнуть через провал. И тут вдруг
увидела то, что чуть не заставило ее от удивления плюхнуться в пропасть.
Чуть поодаль, на другом краю провала кто-то сидел, похоже, что ее ровесник!
Он болтал ногами над Адским провалом!
Ронья, конечно, знала, что она - не единственный ребенок в мире. Она
была единственным ребенком только в замке Маттиса, да и в лесу Маттиса тоже.
Но Лувис говорила, что в других краях полным-полно детенышей двух разных
видов: таких, которые станут Маттисами, когда вырастут, и таких, из которых
получатся Лудис. Сама же Ронья станет совсем как Лувис. Но она
почувствовала, что тот, болтавший ногами над Адским провалом, - тот
непременно станет Маттисом.
Он еще не замечал ее. Ронья не отрывала от него глаз. И потом тихонько
засмеялась от радости, что он есть на свете.
Xi. тут он увидел ее. Л уви
дев, тоже рассмеялся.
- А я знаю, кто ты! - сказал он. - Ты - та саман дочь разбойника, что
бегает в здешнем лесу. Я видел тебя там однажды.
- А ты кто такой? - спросила Ронья. - И как попал сюда?
- Я - Бирк, сын Борки. Я здесь живу. Мы переехали сюда нынче ночью.
Ронья вытаращила на него глаза.
- Кто это - мы?
- Борка и Ундис, и я, и наши двенадцать разбойников. Не сразу дошли до
нее те возмутительные слова, что он произнес, но в конце концов она сказала:
- По-твоему, весь Северный замок битком набит всяким сбродом?
Он засмеялся:
- Да нет. Там одни только честные разбойники Борки. А вот там, где
живешь ты, собралось одно дерьмо. Об этом вечно только и слышишь!
- Вот как? Ты об этом слышишь! Ну и нахал же ты! В ней все кипело. Но и
это было еще не все.
- А вообще-то, ~ сказал Бирк, - это вовсе уже не Северный замок, С
нынешней ночи он зовется крепость Борки, запомни!
Ронья просто задохнулась от дикого гнева. Крепость Борки! С ума сойти
можно! Какие же негодяи люди Борки! А этот олух, что сидит тут и ухмыляется,
- он же один из них!
- Гром и молния! - воскликнула она. - Ну, погоди, стоит только Маттису
услышать эту новость, как все разбойники Борки мигом вылетят из замка!
209

- Ну, это мы еще поглядим! - сказал Бирк.
Но Ронья думала о Маттисе и содрогалась от ужаса. Она не раз видела,
как он теряет разум от ярости, и хорошо представляла себе, как это может
быть. Она понимала, что теперь-то наверняка замок Маттиса еще раз расколется
пополам, и застонала при одной мысли об этом.
- Что с тобой? - спросил Бирк. - Тебе худо?
Ронья не ответила. Сколько можно слушать этого дерзкого мальчишку!
Теперь надо что-то делать. Разбойники Маттиса скоро должны вернуться домой,
и тогда, гром и молния, все эти дёрьмовые разбойники из банды Борки в миг
вылетят из замка Маттиса! Вылетят куда быстрее, чем туда попали!
Она поднялась, чтобы уйти, Но тут увидела, что задумал сделать Бирк.
Этот мошенник и вправду задумал перепрыгнуть через Адский провал! Он стоял
там, на другой стороне пропасти, прямо напротив нее, и вдруг приготовился к
прыжку, Тогда она закричала:
- Только посмей перепрыгнуть! Дам по морде так, что нос отвалится!
- Ха-ха! - засмеялся Бирк и одним прыжком метнулся через пропасть. -
Попробуй так! - с легкой ухмылкой сказал он.
Этого ему говорить не следовало, этого она стерпеть не могла. Разве
мало того, что он и эти его дёрьмовые дружки устроили себе крепость в замке
Маттиса? Но ни один разбойник из их шайки не смеет являться сюда и делать
такие прыжки, какие не мог бы повторить разбойник Маттиса!
И она прыгнула. Да, она это сделала! Она сама не знала, как это
получилось, но Ронья вдруг перелетела через Адский провал и приземлилась на
другой его стороне.
- А ты НЕ такая уж тихоня, - сказал Бирк и тотчас же прыгнул следом за
ней. Но Ронья не собиралась ему уступать. Снова прыгнув, она перелетела
через пропасть обратно. Пусть он стоит теперь там и пялится на нее сколько
вздумается!
- Ты ведь собиралась дать мне по морде! Почему же ты этого не делаешь?
- сказал Бирк. - Я иду к тебе!
- Вижу, - ответила Ронья.
И он явился вновь. Но даже и теперь она не стала его дожидаться. Она
опять прыгнула через пропасть и со5иралась прыгать до тех пор, пока не
испустит дух, если это нужно для того, чтобы избавиться от Бирка.
А потом никто из них не произнес больше ни слова. Они только прыгали.
Безумно и неистово прыгали они взад-вперед через Адский провал. Слышалось
только их учащенное дыхание. Да лишь время от времени каркали на зубцах
крепостной стены вороны, А в остальном было отвратительно тихо. Казалось,
будто замок Маттиса, стоя на горе, затаил дыхание перед чем-то грозным и
опасным, что должно вот-вот произойти.
"Да, скоро, верно, мы оба приземлимся на дно Адского провала, -
210

подумала Ронья, - но тогда хотя бы настанет конец этому нескончаемому
прыганью!"
И вот Бирк снова перелетел через пропасть прямо ей навстречу, а она
приготовилась к новому прыжку. Да, и она тоже. Который раз подряд, она уже
не знала. Казалось, будто она никогда ничего другого не делала, кроме как
перепрыгивала через пропасти, чтобы избавиться от мошенников этого Борки.
И тут она увице-ла, как Бирк угодил на камень, лежавший на самом краю
пропасти, как раз там, где он приземлился. И услыхала, как он крикнул,
прежде чем исчезнуть в бездне.
А потом она слышала только карканье ворон. Она закрыла глаза с одним
желанием, чтобы этого дня никогда не было. И Бирка тоже не было бы на свете.
И чтобы они никогда не прыгали через Адский провал.
Потом она подползла на животе к самому краю пропасти и заглянула вниз.
И тут она увидела Бирка. Он стоял прямо под ней, на каком-то камне, или на
балке, или на чем-то другом, торчавшем из треснувшей стены. На чем-то таком
маленьком, что там помещались лишь его ноги и ничего больше. Он стоял над
глубоким Адским провалом, а руки его судорожно нащупывали опору,
какую-нибудь щербинку, за которую можно было зацепиться и которая могла бы
помещать ему рухнуть вниз, в бездну. Но он знал, и Ронья знала тоже, что
самому ему оттуда не выбраться. Ему придется стоять там, пока не иссякнут
силы, они оба знали это, а потом Бирка, сына Борки, больше не будет на
свете.
- Держись! - сказала Ронья, и он, слегка ухмыльнувшись, ответил:
- Придется! А чем еще здесь заниматься!
Но было заметно, что ему страшно.
Ронья сорвала с себя плетеный кожаный ремень, который всегда носила
свернутым в клубок на поясе. Он помогал ей много раз, когда она карабкалась
на деревья и цеплялась за ветки во время своей лесной жизни. Теперь она
сделала большую петлю на одном конце ремня, а другой обвязала вокруг пояса.
Затем она спустила ремень вниз. Бирку, и увидела, как блеснули его глаза,
когда ремень, болтаясь, мелькнул над его головой. Да, она увидела: ремень
оказался как раз нужной длины, что было большой удачей для этого мошенника,
сына Борки.
- Обвяжись ремнем, если можешь, - сказала она. - А когда я крикну,
начинай карабкаться вверх! Но не раньше!
Гроза, разразившаяся той ночью, когда она родилась, вырвала из
крепостной стены целую каменную глыбу. И, к счастью, она лежала неподалеку
от края пропасти. Ронья улеглась на живот, как раз за этой глыбой, а потом
крикнула:
- Давай!
И вскоре почувствовала, как на животе у нее натянулся ремень. Ей стало
больно. Каждый рывок ремня, пока Бирк карабкался наверх, заставлял ее
стонать.
:11

"Скоро я тоже разорвусь пополам, точь-в-точь как раскололся замок
Маттиса", - подумала она и сжала зубы, чтобы не закричать.
Внезапно она почувствовала облегчение, И вот перед ней уже стоит Бирк и
смотрит на нее! Она продолжала лежать, пытаясь понять, в силах ли она
дышать. И тогда он сказал:
- А, стало быть, ты лежишь тут!
- Да, я лежу тут, - ответила Ронья. - Ну как, напрыгался?
- Нет, придется прыгнуть еще раз, чтобы попасть на другую сторону
пропасти. Мне ведь надо домой, в крепость Борки! Поняла?
- Снимай сперва мой ремень, - велела Ронья, поднявшись на ноги. - Не
хочу быть связанной с тобой дольше, чем это нужно! Он размотал пояс.
- Разумеется! - согласился он. - Но после того, что случилось, я как
будто все равно связан с тобой. Без всякого ремня.
- Хорошенького понемножку! - ответила Ронья. - Катись отсюда
подобру-поздорову! Вместе с твоей крепостью Борки! Сжав кулак, она стукнула
Бирка по носу. Он улыбнулся.
- Советую тебе больше этого не делать! Но ты все равно добрая, раз
спасла мне жизнь, спасибо тебе!
- Сказано тебе, катись! - крикнула Ронья и убежала прочь, не
оглядываясь.
Но когда она стояла уже у каменной лестницы, которая вела от крепостной
стены вниз, в замок Маттиса, она услышала, как Бирк кричит:
- Эй ты, дочь разбойника! Когда-нибудь мы еще обязательно встретимся!
Повернув голову, она увидела, что он приготовился к своему очередному
прыжку. И тогда она воскликнула:
- Хоть бы ты снова сверзился туда, дерьмо ты этакое!
Все оказалось гораздо хуже, чем она думала. Маттис пришел в такую
ярость, что даже его разбойники испугались.
Но сначала никто не хотел верить ее рассказу. Маттис впервые в жизни
рассердился на Роныо.
- Иной раз и можно приврать! Или выдумать что-нибудь забавное! Да
только такую чушь пороть не смей! Разбойники Борки в замке Маттиса! Да, ты
на выдумки горазда! У меня аж кровь в жилах закипела, хоть я и знаю, что это
- враки!
- Вовсе это не враки, - возразила Ронья. И она снова попыталась
рассказать ему о том, что узнала от Бирка.
- Врешь ты все, - повторил Маттис. - Во-первых, у Борки нет никакого
мальчишки. У него не может быть детей, об этом всегда ходили толки.
Все разбойники сидели молча, не смея вымолвить ни слова. Но под конец
Фьосок открыл рот:
212

- Да, это так, но говорят, у него все-таки есть мальчишка. Ну, тот
самый, что Ундис родила ел- страха в ту самую ночь, когда разразилась
страшная гроза. Ну, когда у нас появилась Ронья, помнишь?
Маттис вперил в него взгляд:
- И никто не сказал мне об этом! Ну, выкладывайте, есть еще на свете
какая-нибудь дьявольщина, которую мне не привелось узнать?
Обведя зал диким взглядом, он с громким воплем схватил по пивной кружке
в каждую руку и грохнул их о стену с такой силой, что пиво с шипением
вылилось на пол.
- А теперь этот змееныш Борки разгуливает по крыше замка Маттиса? И ты,
Ронья, говорила с ним?
- Он говорил со мной, - ответила Ронья.
С громким воплем схватил Маттис баранье жаркое, стоявшее на длинном
столе, и швырнул его в стену так, что ломтики сала закружились в воздухе.
- И ты говоришь, будто этот змееныш утверждает, что поганый пес, его
отец, вместе со всем разбойничьим сбродом перебрался в Северный замок?
Ясное дело, Ронья боялась, что Маттис, не дослушав до конца, потеряет
от злости разум. Но злоба была теперь просто необходима, чтобы вышвырнуть
разбойников Борки, и поэтому она сказала:
- Да, это так. И теперь Северный замок называется крепость Борки,
запомни это!
С громким воплем схватил Маттис суповой котел, висевший над очагом, и
швырнул его в стену. Да так, что похлебка брызгами разлетелась во все
стороны.
Лувис между тем сидела молча и только смотрела и слушала. Теперь она
тоже разозлилась, и это было заметно. Взяв в руки миску с теплыми куриными
яйцами, принесенными с птичьего двора, она подошла к Маттису.
- Вот тебе, - сказала она. - Но помни, ты сам уберешь за собой!
Маттис взял яйцо, сначала одно. Потом другое, третье. И с безумными
воплями стал швырять их, да так, что на полу растеклась настоящая яичница.
А питом заплакал.
- Жил я спокойно.как лис в своей норе и орел на вершине скалы, DOT, так
я всегда говорил, А теперь...
Бросившись на пол, он растянулся во весь рост, он плакал, кричал и
сыпал проклятия до тех пор, пока Лувис это не надоело,
- Нет, на сегодня хватит, - сказала она. - Если в твоей шкуре завелись
блохи, нечего тут валяться и скулить! Поднимайся и сделай лучше что-нибудь,
вместо того чтобы плакать да орать.
Голодные разбойники уже сидели за столом. Лувис принесла баранье
жаркое, валявшееся на полу, и слегка отряхнула его.
- Оно стало только мягче, - сказала она в утешение и стала нарезать
толстые ломти мяса разбойникам,
213

Насупившись, Маттис поднялся на ноги и занял свое место за столом. Но
он ничего не ел. Он сидел, обхватив свою черную, лохматую голову руками, и
негромко рычал, вздыхая иногда на весь каменный зал.
И вот тогда к нему подошла Ронья. Она обвила рукой его шею и прижалась
щекой к его щеке.
- Не печалься, - сказала она. - Теперь дело только за тем, чтобы
вышвырнуть их из замка.
- Нелегко это сделать! - глухо произнес Маттис.
Весь вечер сидели они перед очагом, пытаясь придумать, как им
поступить.
Маттис хотел знать, как вытравить блох из шкуры, как выгнать
разбойников Борки из замка Маттиса, если они, что вполне вероятно, засели
там крепко. Но прежде всего ему хотелось знать, как эти его заклятые враги,
как эти паршивые миккели1, эти псы-ворюги смогли пробраться в Северный замок
так, что ни один разбойник Маттиса ничего не заметил. Всякий, будь то пеший
или конный, кому нужно было попасть в замок Маттиса, должен был пересечь
Волчье ущелье, а там день и ночь неусыпно стояли на страже люди Маттиса. И
все-таки никто из них не заметил и тени хотя бы одного разбойника из шайки
Борки.
Пер Лысуха презрительно расхохотался.
- Ну и ну! Неужто ты, Маттис, думал, что они, прогуливаясь по округе,
явятся сюда через Волчье ущелье? Да еще весьма учтиво скажут тебе:
потеснитесь-ка, добрые друзья, потому что нынче ночью мы хотим переселиться
в Северный замок!
- Как же они туда попали?! Объясни мне. Ты ведь знаешь все на свете!
- Да уж во всяком случае не через Волчье ущелье и не через крепостные
ворота, - ответил Пер Лысуха. - Ясное дело, они явились с севера, оттуда,
где у нас никакой стражи нет.
- Еще чего, зачем там стража? Там ведь нет никакого входа в замок, а
лишь одна крутая горная стена. Хотя они, может, летают или умеют ползать,
как мухи, по отвесным скалам и потом проникать через маленькие бойницы? Не
так ли?
Но тут ему в голову пришла внезапно какая-то мысль, и он уставился на
Ронью.
- А вообще-то, что ты делала наверху, на крыше?
- Я старалась не упасть в Адский провал, - ответила Ронья. Она страшно
жалела, что не расспросила Бирка чуть подробнее. Тогда бы он, быть может,
рассказал ей, как разбойникам Борки удалось пробраться в Северный замок. Но
теперь было не время думать об этом.
Маттис выставил на ночь стражей не только у Волчьего ущелья, но и на
крыше.
- Ну и дерзкий же этот Борка! - сказал он. - А вдруг он, словно
Мпккель - прозвище Лиса в народных сказках Скандинавии, чаще всего -
Норвегии; здесь: хитрецы.
214

бешеный бык, перескочит через Адский провал и захочет вовсе выгнать нас
из замка Маттиса?
Схватив кружку с пивом, он швырнул ее в стену так, что пиво
расплескалось по всему каменному полу.
- А сейчас я ложусь, Лувис! Но не для того, чтобы спать, а чтобы
пораскинуть мозгами и осыпать врагов проклятиями. И горе тому, кто мне
помешает!
Ронья тоже не заснула в этот вечер. Все внезапно стало таким ужасно
несправедливым и печальным. Почему так случилось? А этот Бирк, которому она
так обрадовалась, когда впервые увидела его? И почему, когда ей наконец-то
встретился ровесник, он непременно должен был оказаться маленьким гнусным
разбойником из шайки Борки?
-Наутро Ронья проснулась рано. Отец уже сидел за столом и ел кашу. Ел
он вяло. Мрачно подносил ложку ко рту, но иногда забывал при этом, что надо
открывать рот. Так что кати ему доставалось совсем немного. И лучше не
стало, когда Коротышка Клипп, который вместе со Стуркасом и Чегге нес ночью
стражу у Адского провала, внезапно ворвался в каменный зал с криком:
- Борка ждет тебя, Маттис! Он стоит на той стороне Адского провала и
кричит, что желает сию минуту потолковать с тобой!
Затем Коротышка Клипп быстро отскочил в сторону, что было умно с его
стороны, так как деревянная плошка Маттиса с кашей в тот же миг пролетела
мимо самого его уха и ударилась о стену так, что каша брызнула во все
стороны.
- Ты сам уберешь за собой, - строго напомнила мужу Лувис, но Маттис ее
не слышал:
- Вот как, Борка желает потолковать со мной! Гром и молния! Так и быть,
я с ним поговорю, только после ему вряд ли останется в жизни много времени
на разговоры! - сказал Маттис и стиснул зу-Obi так, что они заскрипели.
Тут из спальных боковуш1 узнать, что случилось, сбежались в каменный
зал разбойники.
- Лопайте свою кашу! Да побыстрее, так, словно вам пора на пожар! -
приказал Маттис. - А потом мы схватим этого бешеного быка за рога и сбросим
его в Адский провал!
Ронья быстро оделась, Много времени на это не потребовалось, потому что
поверх рубашки ей надо было надеть лишь короткий кафтанчик из жеребячьей
кожи и длинные штаны. Ей не приходи-лось тратить время на то. чтобы надевать
сапоги или башмаки, ког-
Б о к о а у ш а - боковая комната, смежная с Cio.n.inoi'i ropmiiieii.
215

да нужно было, как, например, сейчас, поторапливаться. Она ходила
босиком до самого снега.
Если бы все шло как всегда, она немедленно отправилась бы бродить по
лесу, Но все было уже не как всегда, и теперь ей пришлось подняться на крышу
вместе со всеми - поглядеть, что там произойдет.
Маттис позвал своих разбойников, и, еще доедая на ходу кашу, они вместе
с Лувис и Роньей храбро поднялись по ступенькам каменной лестницы замка на
крышу. Один только Пер Лысуха остался сидеть со своей плошкой каши,
сокрушаясь, что уже не в силах участвовать вместе со всеми в таком
любопытном деле.
- Слишком много лестниц у нас в доме, - брюзжал он. - Да к тому же ноги
меня не слушаются.
Стояло ясное, холодное утро. Первые красные лучи солнца освещали
дремучие леса вокруг замка Маттиса. Ронья видела эти лучи над зубчатыми
стенами. А ей хотелось быть там, внизу, в ее тихом зеленим мире. Не здесь, у
Адского провала, где Маттис и Борка со своими разбойниками стояли друг
против друга. И не спускали друг с друга глаз.
"Вон что, вот как он выглядит, этот дрянной миккель", - подумала она,
увидев, что Борка стоит, широко расставив ноги и поднял вверх голову, перед
толпой своих разбойников. Ей показалось, что он не такой рослый и красивый,
как Маттис, и это пришлось ей по душе. Но нельзя отрицать, что он был
сильным с виду. Конечно, невысок ростом, но широкоплеч и силен. Да к тому же
рыжеволос, с торчащими во все стороны космами. Рядом с Боркой стоял еще
один, тоже рыжеволосый, хотя волосы лежали у него на голове словно медный
шлем. Да, это Бирк стоял рядом с отцом. Казалось, ему было весело наблюдать
все это представление. Он украдкой кивнул ей. с';1опно они были старыми
друзьями. Как он только посмел так подумать, этот разбойничий пес-ворюга!
Хорошо, Маттис, что ты явился так быстро, -- сказал Борка. гтис мрачно
смотрел на своего врага.
г "пгтпел бы раньше, - сказал он, - но было одно дело, с ко-.|ло сперва
покончить. "' •'"' • "'ПВО осведомился Борка.
^идумал на утреннем холодке. Называется
смерть Борки-разбойника'". Может, эта дис. когда она станет вдовой,
^ ^ 1 : | | 1. ,., т ,|-. ,'-• I ; .-•I i] (-I ,- .-Г1Чг" f.'. 1|,П'^

но не походили на женщин, которые нуждаются в каком-либо утешении.
-- А теперь выслушай меня, Маттис, - сказал Борка. - В лесу Борки
нельзя больше жить. Кнехтов там столько, сколько слепней на лугу. Куда же
мне податься с женой и ребенком, да со всеми моими разбойниками?
- Может, ты правду говоришь, - согласился Маттис. - Но вот так, ни с
того ни с сего, без спросу ворваться в чужой дом! Так не поступает ни один
человек, у которого есть хоть капля совести.
- Удивительные речи для разбойника, - заметил Борка. •- Разве ты
постоянно не берешь без спросу все, что теое хочется?
- Гм! - только и хмыкнул Маттис.
Теперь он явно утратил дар речи, хотя Ронья не понимала почему.
Интересно, что мог Маттис брать без спросу, она непременно должна это
разузнать.
-- Кстати, - помолчав немного, сказал, наконец, Маттис. - Было бы
забавно услышать, как вам удалось пробраться в замок, потому что тогда можно
было бы вышвырнуть вас тем же путем.
- Ври, да не завирайся, - ответил Борка. - Как мы пробрались сюда? Да,
видишь ли, есть у нас мальчонка, который может взбираться на самые крутые
обрывы, а длинная крепкая веревка тянется за ним, словно хвост.
Он потрепал Бирка по медно-красной макушке, и Бирк молча улыбнулся.
- А после этот мальчонка надежно прикрепляет там, наверху, веревку,
чтобы мы все вместе могли взобраться туда. Так что остается только войти
прямо в замок и начать устраивать себе подходящее разбойничье логово.
Слушая эти слова, Маттис скрежетал зубами, а потом сказал:
- Насколько мне известно, здесь, на северной стороне, нет такого входа.
- Тебе известно! Не слишком-то много ты знаешь и не слишком-то много
помнишь об этом замке, хотя и прижил тут всю свою жизнь! Да, видишь ли, в то
время, когда здесь было куда больше построек, нежели один господский замок,
служанкам нужна была хотя бы маленькая дверца, чтобы выйти и накормить
свиней. Ну а где стоял свинарник, когда ты был ребенком, ты, поди, помнишь.
Мы с тобой ловили там крыс до тех самых пор, пока на нас не наткнулся твой
отец и не дал мне пощечину, от которой у меня башка чуть не отвалилась!
- Да, немало добрых де-i сотворил в жизни мой отец, - сказал Маттис. -
Он преследовал сиоих заклятых враюв. всех миккелей из рода Борки, всюду, где
Г>ы он их ни ип^-чал.
- Да, твоя правда. - согласился с ним Борка. - И этот бандюга научил
меня, что все и i рода Ммтис.1 мои враги не на жизнь, а на смерть. Раньше я
даже нс подозревал, что мы из равных кланов, ты и я, и ты, верно, этого тоже
не знал!
- Но теперь знаю! - ответил Marmc. - И либо тут сейчас мы
217

справим тризну по Борке-разбойнику, либо ты и все твои прихвостни
покинут замок Маттиса той же дорогой, какой прилит сюда.
- Что ж, тризну тут могут справить и по мне, и по тебе, - cкaзa^ Борка.
- Но нынче я поселился в крепости Борки, здесь и останусь.
- Что же, поглядим! - пригрозил Маттис, а все его разбойники стали
негодующе бряцать оружием. Они решили тотчас же вытащить свои самострелы, но
разбойники Борки были также при оружии, и битва на краю Адского провала
могла бы плохо кончиться для тех и других. Это понимали и Маттис, и Борка.
Потому-то они на этот раз и разошлись после того, как для порядка в
последний раз осыпали друг друга проклятиями.
Маттис вовсе не походил на победителя, когда вернулся обратно в
каменный зал, да и люди его тоже не шибко развеселились. Пер Лысуха сначала
молча разглядывал их, а затем лукаво улыбнулся беззубой улыбкой.
- Ну как там бешеный бык?! - поинтересовался он. - Ну, тот, кого вы
собирались взять за рога и швырнуть в Адский провал? Представляю, какой
поднялся грохот! На весь Маттисборген!
- Ешь-ка лучше кашу, если сможешь ее разжевать! А с бешеными быками я
уж сам управлюсь, - заявил Маттис. - С ними-то я, верно, совладаю, когда
придет время.
Но поскольку время еще, видимо, не пришло, Ронья поспешила отправиться
в свой лес. Дни теперь стали короче. Всего через несколько часов солнце
сядет, но пока наступит этот час, ей хотелось побывать в своем лесу и возле
своего озера. Оно лежало, озаренное солнцем, и сверкало, как чистейшее
золото. Но Ронья знала, что золото - обманчиво, а вода озера в глубине
холодна, как лед. И все же она быстро сбросила с себя одежку и нырнула
головой вниз. Сначала она взвыла, а потом засмеялась от радости. Она плавала
и ныряла, пока холод не выгнал ее из воды. Дрожа, она надела на себя кожаный
кафтанчик. Но теплее ей не стало, и она начала бегать, чтобы согреться. Она
помчалась, словно троллиха1, среди деревьев и по скалам, и носилась до тех
пор, пока ей не стало жарко и щеки не запылали. А потом она продолжала
бегать, только чтобы чувствовать, как она легка на ногу. Радостно рыча,
промчалась она меж двумя лесными елями и наткнулась прямо на Бирка. И тогда
в ней снова вспыхнула злоба. Подумать только, даже в лесу тебя не могут
оставить в покое!
- Осторожней, дочь разбойника! - попросил Бирк. - Ты ведь не
торопишься?!
- Тороплюсь я или нет, какое тебе дело! - прошипела она и снова
ринулась вперед. Но потом замедлила шаг. И вдруг ей пришло в голову
прокрасться тайком обратно и посмотреть, что делает Бирк в ее лесу.
Он сидел на корточках перед норой, где ютилось ее собственное
1 -т.
1 р о л л и х а, тролль, троллята - персонажи скандинавских сказок.
'.оподобныс существа, косматые, живут в горных пещерах, злые. но обычно

лисье семейство. Это привело ее в еще большую ярость. Ведь это были ее
собственные лис и лисица. Она следила за ними до тех самых пор, пока у них
весной не появились лисята. Теперь лисята были уже большие, но все еще не
переставали резвиться. Они прыгали, кусались и дрались друг с другом перед
норой, а Бирк сидел рядом и смотрел на них. Он сидел к ней спиной, и
все-таки каким-то странным образом заметил, что она там стоит, и, не
оборачиваясь, закричал:
- Чего тебе надо, дочь разбойника?
- Хочу, чтобы ты оставил в покое моих лисят и убрался из моего леса!
Тогда, поднявшись, он подошел к ней.
- Твои лисята! Твой лес! Ты что, не понимаешь? Лисята - ничьи, они -
сами по себе. И живут они в лисьем лесу. Который точно так же принадлежит
волкам и медведям, лосям и диким лошадям. И филинам с канюками, и лесным
голубям, и ястребам, и кукушкам. И улиткам, и паукам, и муравьям.
- Я знаю, как живет весь этот лес, ~ сказала Ронья. - Нечего меня
учить.
- Тогда ты знаешь, что этот лес - и лес диких виттр, и серых карликов,
и ниссе-толстогузок1, и троллей-болотников!
- Ничего нового ты мне не скажешь, - обрезала его Ронья. - Ничего
такого, чего бы я не знала лучше тебя. Так что помолчи!
- Кроме того, это мой лес! И твой лес, дочь разбойника, да, и твой
тоже! Но если ты хочешь оставить его только себе, значит, ты глупее, чем я
думал, когда в первый раз увидел тебя!
Он посмотрел на нее, и его голубые глаза потемнели от гнева. Было ясно,
что она ему не нравилась, и она была этим довольна. Пусть думает о ней все,
что угодно. Ей хотелось вернуться домой, только чтобы больше его не видеть.
- Я с радостью буду делить лес и с лисицами, и с филинами, и с пауками,
но только не с тобой! - заявила она и пошла прочь.
И тут она увидела, как над лесом встает туман. Серый и ватный,
поднимался он с земли и клубился между деревьями. Миг, и солнце исчезло.
Исчезло и все золотое сияние озера. Теперь не видно было больше ни единой
тропки, ни единого камня. Но это ее не испугало. Ясное дело, она сможет
пробраться в замок Маттиса и сквозь самый густой туман, и обязательно
попадет домой до того, как Лувис запоет свою Волчью песнь.
Ну а что будет с Бирком? Быть может, он найдет любую тропку и любую
дорогу в лесу Борки, но здесь, в лесу Маттиса, он легко может заблудиться.
"Ну что ж, придется ему тогда остаться здесь, с лисятами, - подумала она, -
пока не займется новый день и туман не рассеется"".
И тут она услыхала, что он кричит из тумана:
- Ронья!
домовой, гном. Существо, придуманное самой Линдгрсн.
Н и с с с
21Q

Смотри-ка, уже знает, как ее зовут! Она для него теперь не просто дочь
разбойника!
~ Ронья! - снова крикнул он.
- Чего тебе надо? -• заорала она. Но тут он уже догнал ее.
- Не нравится мне что-то этот туман.
- Вот как, ты боишься, что не найдешь дорогу домой, в свое воровское
гнездо? Тогда тебе придется делить нору с лисицами. Ты ведь любишь делиться
со всеми!
Бирк засмеялся.
- Ты - тверже камня, дочь разбойника! Но ты лучше меня знаешь дорогу в
замок Маттиса. Можно, я буду держаться за твой кафтан, пока мы не выйдем из
леса?
- Держись, мне-то что! - ответила Ронья. Но все же отвязала свой
кожаный ремень, который уже однажды спас ему жизнь, и протянула ему один
конец.
- Вот' Но советую тебе держаться на расстоянии длины веревки от меня!
- Как хочешь, злюка, - сказал Бирк.
И они пустились в путь. Туман окутывал их плотной пеленой, и они молча
двигались вперед - на расстоянии веревки друг от друга, так, как велела
Ронья.
Теперь нельзя было отступать в сторону от тропки. Малейший неосторожный
шаг - и они заблудятся в тумане. Но она не боялась. Руками и ногами
нащупывала она дорогу - камни, деревья и кусты были вехами на ее пути. Шли
они медленно, Ронья надеялась все же вернуться домой до того, как Лувис
начнет петь Волчью песнь. И не надо бояться.
Хотя более удивительного странствия на ее долю никогда не выпадало.
Казалось, будто жизнь в лесу смолкла и вымерла, и от этого ей становилось не
по себе. Неужели это ее лес, который она знала и любила? Почему же теперь он
так тих и страшен? А что скрывалось там, в этих туманах? Что-то незнакомое и
опасное, она сама не знала - что. И это пугало ее.
"Скоро я буду дома, - думала она, утешая себя, - скоро я буду лежать в
постели и слушать, как Лувис поет Волчью песнь".
Но это не помогало. Страх в ее душе все рос и рос; никогда в жизни ей
не было так страшно. Она окликнула Бирка, но голос ее прозвучал так жалобно!
Он был так глух, что это еще больше напугало ее. "Я, кажется, сойду с ума, -
подумала она, - и тогда мне ~ конец!!"
И тут из самой глубины тумана донеслись сладостные, щемящие звуки.
Послышалась песня, и то была самая удивительная песня во всем мире. Никогда
она не слышала ничего подобного, О, как прекрасна была эта песня, какой
прелестью наполнила она весь ее лес! Она прогнала страх и утешила ее. Ронья
молча стояла, слушая эту песню и позволяя себя утешить. Как это было
прекрасно! И как манила ц притягивала к себе эта песня! Да, она чувствовала,
что те, кто
220

пели, хотели бы, чтоб она сошла с тропинки и последовала бы за этими
прекрасными звуками в самую гущу тумана.
Песня звучала все громче и сильнее. Она заставляла дрожать ее сердце.
Ронья тут же и думать забьша про Волчью песнь, ожидавшую ее дома. Забыв все
на свете, она хотела лишь свернуть с тропинки и отправиться к тем, кто звал
ее из тумана.
- Иду" иду! -.воскликнула она и сделала несколько шагов в сторону. Но
тут кожаный ремень так крепко натянулся, что она упала навзничь.
- Куда это ты собралась? - закричал Бирк. - Если ты позволишь заманить
<:ебя подземным жителям, ты пропала! Сама знаешь!
Подземные жители! Да, она слышала о них. Она знала, что они обычно
поднимаются из темных земных недр наверх, в лес, только во время тумана.
Никогда не доводилось ей встречать кого-либо из этого народца, но все-таки
сейчас ей хотелось следовать за ними, куда бы они ни позвали. Ей хотелось
быть рядом с ними и слушать их песни, даже если бы пришлось провести под
землей все отпущенные ей на свете годы.
- Иду, иду! - снова воскликнула она и снова попыталась сойти с
тропинки.
Но Бирк был тут, он был начеку, он крепко держал ее.
- Пусти меня! - кричала она, дико размахивая руками. Но он крепко
обхватил ее.
- Ты попадешь в беду! - сказал он.
Но она не слышала его. Звуки песни заглушали голос Бирка, Они были
теперь такими сильными и громкими и наполняли весь лес, вызывая в ее душе
томленье и тоску, которым невозможно было не поддаться.
- Иду, иду! - в третий раз крикнула она и стала драться с Бир-ком,
чтобы избавиться от него. Она дергала и рвала ремень, плакала и кричала,
потом больно укусила Бирка в щеку. Но он крепко держал ее.
Он продолжал держать ее долго-долго. И вдруг туман поднялся ввысь так
же быстро, как и появился. В тот же миг песня стихла. Ронья оглянулась.
Казалось, будто она только-только пробудилась ото сна. Она увидела тропку,
которая вела домой, и красное солнце, садившееся за поросшими лесом крутыми
утесами. И еще Бирка. Он стоял совсем рядом с ней.
- На расстоянии длины веревки, - напомнила она ему. Затем, увидев его
окровавленную щеку, она спросила:
- Тебя укусила лисица?
Бирк не ответил. Свернув кожаный ремень, он протянул его ей.
- Спасибо тебе! Теперь я справлюсь сам, я один доберусь в крепость
Борки!
Ронья смотрела на него из-под падавших на лоб прядей волос. Ей вдруг
стало трудно плохо думать о нем. И она не знала почему.
- Убирайся прочь! - сказала она ласково. И помчалась домой.
221

SJ тот вечер Ронья, сидя вместе с отцом у очага, вдруг вспомнила, о чем
хотела у него узнать.
- Что это ты брал без спросу? Ну, то, что имел в виду Борк.
- Гм, - хмыкнул Маттис. - До чего же я боялся, что ты не найдешь в
тумане дорогу, моя РоньяТ
- Но ведь я нашла ее, - сказала Ронья. - Послушай-ка, что ты брал без
спросу?
- Смотри, - уклонился от ответа Маттис и усердно стал мешать угли. -
Разве ты не видишь? Вот уголек ~ ну прямо вылитый человечек! Он похож на
Борку! Тви вале1! Фу. черт!
Но Ронья никакого уголька, похожего на Борку, так и не увидела. Да и
вообще не о том думала.
- Что ты взял без спросу? - повторяла она упрямо. Когда Маттис не
ответил и на этот ее вопрос, вмешался Пер Лысуха.
~ Да многое! Хо-хо! Да многое! Я бы мог посчитать.
- Заткнись! - злобно произнес Маттис. - С этим я и сам справлюсь.
Все разбойники, кроме Пера Лысухи, уже разошлись по своим спальным
боковушам, а Лувис вышла, чтобы присмотреть на ночь за курами, козами и
овцами. И одному лишь Перу Лысухе довелось услышать, как Маттис объяснял
Ронье, что за люди, собственно говоря, разбойники. Ну, те, кто берет разные
вещи без спросу и без всякого разрешения.
Вообще-то, Маттис нисколько этого не стеснялся, наоборот! Он гордился и
хвастался тем, что был самым могущественным предводителем разбойников во
всех горах и лесах. Но теперь ему пришлось немного попотеть, рассказывая все
это Ронье. Ясное дело, ему хотелось, чтобы она постепенно все узнала, ведь
это было необходимо. Но он хотел подождать с этим еще некоторое время.
- Ты ведь, доченька, еще маленькое, невинное дитя, потому-то я '^с
ппежчс об -лом много нс r^ri-KTtf,iri;i4
ысуха. - Д;"
-тере
:'ин1к I и в ларях и
'.ii.i.iKu фоллеи is н^;ю;1иых сказках Скандинавии.

шкатулках. Такое на лесных деревьях не растет! Отец ее безо всякого
зазрения совести отбирал все это у других людей.
- А разве они не злятся и не бесятся, когда у них отнимают их вещи? -
спросила Ронья. Пер Лысуха хихикнул.
- Да они просто шипят от злости, - уверил он ее. - Ох-хо-хо, если бы ты
только слышала!..
- Хорошо бы тебе, старик, наконец-то отправиться спать, - посоветовал
Перу Лысухе Маттис.
Но Пер Лысуха по-прежнему не хотел и слышать об этом.
- Иные из них даже плачут, - продолжал он свой рассказ, но тут Маттис
зарычал:
- Замолчи, а не то я вышвырну тебя вон! Потом он потрепал Ронью по
щеке:
- Ты должна это понять, Ронья! Такова жизнь! Так поступали всегда. И не
о чем тут спорить.
- Ясное дело, не о чем, - снова вмешался Пер Лысуха. - Но люди,
понятно, никогда к этому не привыкнут. Они только воют, и плачут, и ктянут
разбойников, так что любо-дорого смотреть и слушать!
Маттис злобно поглядел на него, а потом снова повернулся к Ронье.
- Мой отец был предводителем разбойников, так же как мой дед и прадед,
ты это знаешь. Да и я - не выродок, и я не опозорил честь нашего рода. Я
тоже предводитель разбойников, самый могущественный во всех горах и лесах. И
ты тоже, моя Ронья, станешь предводительницей разбойников.
- Я? - воскликнула Ронья. - Ни за что! Никогда в жизни, раз те, кого
грабят, злятся и плачут!
Маттис схватился за голову. Вот еще несчастье! Он хотел, чтобы Ронья
восхищалась им и любила его ничуть не меньше, чем он любил и восхищался ею.
А теперь вот, нате вам, она кричит: "Ни за что!" И не хочет стать
предводительницей разбойников, как ее отец и хёвдинг. Маттис почувствовал
себя несчастным. Надо как-то заставить ее понять: то, чем он занимается,
хорошо и справедливо.
- Видишь ли, моя Ронья, я ведь отбираю только у богатых, - уверял он
ее. А потом, немного подумав, сказал:
- А отдаю все награбленное беднякам, вот что я делаю!" Тут Пер Льюуха
захихикал:
- Ну да, да, так оно и есть! Чистая правда! Помнишь, ты отдал целый
мешок муки бедной вдове, у которой восемь человек детей?
- Вот-вот, - обрадовался Маттис, - так оно и было.
Он удовлетворенно погладил свою черную бороду. Наконец-то он был
страшно доволен самим собой, да и Пером Лысухой тоже.
Пер Лысуха снова хихикнул:
~ Хорошая у тебя память, Маттис! Ну-ка, с тех пор прошло, пожалуй, лет
десять, не меньше. Уж конечно ты отдаешь награбленное
223

великолепную веревочную лестницу, так что могли без труда спускаться со
скалы, на которой стоял замок, и снова подниматься наверх. Один-единственный
раз видел Маттис, как они спускаются вниз. Тут он, потеряв голову, ринулся
как сумасшедший вперед, чтобы взобраться наверх. Его разбойники последовали
за ним, горя желанием сразиться с врагом. Но тут из бойниц крепости Борки
посыпался дождь стрел, и одна вонзилась Коротышке Клиппу в бедро, так что
ему два дня пришлось пролежать в постели. Насколько можно было понять,
веревочная лестница спускалась вниз под строжайшей охраной.
Осенняя мгла тяжелым покровом нависала над Маттисборгеном, и
разбойникам было не по себе оттого, что они так долго сидят без дела. Они
стали беспокойными и препирались между собой злее обычного, так что Лувис
под конец пришлось их резко осадить:
- Скоро у меня уши лопнут от всех ваших ссор и перебранок. Чтоб вам
пусто было! Убирайтесь прочь, если не можете жить ii мире!
Тут они замолчали, и Лувис заставила их заниматься полезной работой:
убирать и чистить курятник, овчарню и козий загон, чего они терпеть не
могли. Но никому не удалось увильнуть от дела, кроме Пера Лысухи, да тех,
кто в это время стоял в дозоре у Волчьего ущелья и наверху, у Адского
провала.
Маттис также делал все, что мог, желая избавить своих разбойников от
безделья. Он взял их с собой охотиться на лосей. С копьями и самострелами
отправились они в осенний лес. И когда притащились домой с четырьмя
огромными лосями, которых сразили наповал, Пер Лысуха, довольный,
ухмыльнулся:
- А то все куриный суп, да баранья похлебка, да каша. Нет, так долго
продолжаться не может, - сказал он. - Теперь есть что пожевать, а самые
мягкие кусочки достанутся беззубому, это уж всякому ясно!
И Лувис жарила, коптила и солила лосятину; если добавлять ее к куриному
жаркому да баранине, хватит на всю зиму,
Ронья, как всегда, проводила время в лесу. Теперь там было совсем тихо,
но ей нравился осенний лес. Под ее босыми ногами расстилался влажный,
зеленый и мягкий мох, в лесу так славно пахло осенью, а ветки деревьев
блестели от влаги. Погода была дождливая. Ей нравилось также сидеть
съежившись под густой елью и слушать, как снаружи тихо капает дождь. Иногда
он поливал так, что шумел весь лес. И это тоже было ей по душе Животные
редко показывались теперь в лесу. Ее лис с лисицей и лисятами сидели в норе.
Но иногда в сумерках она видела, как на полянку осторожно выходили лоси. А
иногда между деревьями паслись дикие лошади. Ей очень хотелось поймать дикую
лошадку, и много раз она пыталась это сделан!, но ей не удавалось. Они были
такие пугливые, и наверняка приручить их будет трудно. Хотя, пожалуй,
настала уже пора обзавестись лошадью. Она сказала об этом Маттису.
- Да, если у тебя хватит сил самой поймать ее, - o'i ветил он.
10 А. Линдгрен, т. 3 --"

"Когда-нибудь я это сделаю, - подумала она. - Я поймаю маленького,
хорошенького жеребенка, возьму его в замок Маттиса и приручу его так, как
Маттис приручал всех своих лошадей".
Вообще-то, осенний лес был на удивление пуст. Исчезли все его
обитатели, Они заползли, наверно, в свои норы и логова. Порой, очень редко,
прилетали с далеких гор и парили в воздухе дикие вит-тры, но теперь-то и они
угомонились и охотнее всего оставались наверху, в своих горных гротах.
Попрятались и серые карлики. Только однажды Ронья увидала, как они
выглядывали из-под камня. Но серых карликов она больше не боялась.
- Убирайтесь прочь! ~ кричала она, и карлики, тихонько и хрипло шипя,
исчезали.
Бирк никогда не показывался в ее лесу. И этому она только радовалась.
Но в самом ли деле она этому радовалась? Она не знала.
И вот наступила зима. Падал снег, грянули холода, и иней превратил лес
Роньи в ледяной лес, самый-самый прекрасный на свете. Она каталась на лыжах,
а когда возвращалась в сумерках домой, в волосах у нее был иней, а пальцы
рук и ног деревенели от холода, несмотря на то, что на ней были меховые
рукавицы и меховые сапожки. Но никакой холод и снег не могли удержать ее
вдали от леса. На следующий день она уже снова была там. Маттис пугался
иногда, видя, как Ронья шумно проносится вниз по холмам к Волчьему ущелью, и
говорил Лувис:
- Только бы все было хорошо! Только бы ничего страшного с ней не
случилось! Потому что этого мне не пережить!
- Чего ты беспокоишься? - успокаивала его Лувис. - Этот ребенок может
защитить себя получше любого разбойника. Сколько раз тебе это повторять.'
Конечно, Ронья могла защитить себя. Но однажды случилось такое, о чем
Маттису лучше было бы не знать.
В ту ночь выпала целая гора снега и уничтожила все следы Роньи там, где
она проходила на лыжах. Ей пришлось прокладывать новую лыжню, а работа эта
была нелегкая. Мороз уже покрыл снег гонким слоем наледи, но он не был еще
достаточно крепок. Ронья все время проваливалась в снег и под конец так
устала, что ей захотелось поскорее вернуться домой.
Она поднялась наверх по крутому откосу и собиралась снова скатиться
вниз почти по отвесному склону, но только с другой стороны. В руках у нее
была лыжная палка, которой она могла бьг притормозить, и она бесстрашно
помчалась вперед, поднимая облака снежной пыли. На пути ей встретилась
снежная горка, и она перелетела через нее. Но потеряла на лету одну лыжу и,
приземлившись, угодила ногой прямо в покрытую снегом глубокую яму. Она
увидела, как ее лыжа скользит вниз по откосу и исчезает, а сама она крепко
застряла в яме по самое колено. Сначала это рассмешило ее, но она тут же
смолкла, увидев, какая с ней стряслась беда. Увидев, что ей не
высвободиться, сколько бы она ни дергалась и ни надрывалась. Снизу и) ямы
слышалось какое-то бормотанье. Сначала она не поняла, в
226

чем дело. Но вдруг увидала неподалеку целую стаю ниссе-толсто гузок,
кувыркавшихся в снегу. Их было легко узнать по толстым попкам, маленьким
сморщенным личикам и лохматым волосам. Вообще-то ниссе-толстогузки чаще
бывают добрыми и мирными и не причиняют ни малейшего зла. Но те, что стояли
тут, неотрывно глядя на нее своими наивными глазками, были явно чем-то
недовольны. Они бурчали и вздыхали, а один из них мрачно сказал:
- Поцему она так?..
И тотчас же другие стали повторять:
- Поцему она так? Она сломает нам кдысу, поцему она, поцему так?..
Ронья поняла, что она въехала ногой в крышу их землянки. Ведь
ниссе-толстогузки рыли для себя землянки, если им не удавалось найти для
жилья хорошее дуплистое дерево.
- Я не виновата, - сказала она. - Помогите мне высвободить ногу!
Но ниссе-толстогузки только смотрели на нее и вздыхали так же мрачно,
как и раньше.
- Она клепко застляла в насей клысе. Поцему она так?.. Ронья потеряла
терпение.
- Помогите мне, чтоб я могла выбраться отсюда! Но они словно бы не
слышали или не понимали. Они только наивно смотрели на Ронью, а потом быстро
исчезли в своей землянке. Оттуда послышалось их недовольное бормотание. Но
внезапно ниссе-толстогузки начали так кричать и горланить, словно что-то их
обрадовало.
- Пойдет! - кричали они. - Смотлите, колыбелька! Пусть каца-ет
колыбель! Пойдет!
И Ронья почувствовала, как ей что-то повесили на ногу, что-то тяжелое.
- Маленький ниссе, как холосо ему висеть на ее ноге! - кричали
ниссе-толстогузки. - Смотлите, он в колыбельке! Лаз уж все лавно нам нузно
телпеть эту гнусную ногу на насей клысе.
Но Ронья вовсе не желала лежать на холоде, в снегу и держать на ноге
колыбель ради прихоти каких-то там глупых ниссе-толстогузок. Она снова
попыталась высвободиться, она рвалась и надрывалась изо всех сил. И тогда-то
ниссе-толстогузки еще больше возликовали:
- Смотлите! Маленький ниссе, тепель его кацают в колыбельке как надо!
С детства она слышала, что в лесу Маттиса н&пьэя ничего бояться. И она
попыталась приучить себя ничего не бояться. Но иногда не получалось. Как раз
сейчас это у нее и не .получилось. Подумать только, ведь если она не сможет
вырваться, ей придется лежать здесь всю ночь и замерзнуть насмерть! Она
видела темные снежные тучи над лесом. Должно быть, выпадет еще больше снега,
целая гора снега! Может, ей придется лежать под снежным покровом, мертвой и
окоченевшей, и качать крошечного ниссе-толстогузку на своей ноге
'"• 227

до самой весны! И тогда, верно, первым явится Маттис и найдет свою
несчастную дочь, которая замерзла насмерть в зимнем лесу.
- Нет, нет! - закричала она. - На помощь! Сюда, сюда, помогите мне
кто-нибудь!
Но кто в этом пустынном лесу мог услышать ее? Ни одна живая душа, это
она знала. Но все-таки кричала до тех пор, пока не выбилась из сил. И тогда
вдруг услыхала, как внизу, в своей землянке, ниссе-тол стогузки жалуются
друг другу:
- Узе кончила петь колыбельную! Поцему, поцему? Но Ронья как будто
оглохла. Потому что внезапно увидела дикую виттру. Как большая, красивая,
хищная черная птица, парила она над лесом, высоко-высоко под мрачными
тучами; потом она стала спускаться вниз, она все приближалась и
приближалась. Она летела прямо к Ронье, и Ронья закрыла глаза. Она поняла,
что спасения нет.
Крича и смеясь, виттра приземлилась рядом с Роньей.
- Маленький красивый человечек! - пронзительно закричала она, дернув
Ронью за волосы. - Лежит тут и только и делает, что бездельничает, Да-да,
да-да!
И она снова расхохоталась, и хохот ее был гнуснейший.
- Тебе надо работать! У нас в горах! Пока кровушка не потечет! А не то
мы разорвем тебя в клочья, а не то мы исцарапаем тебя!
Она принялась дергать и рвать Ронью острыми когтями, а когда увидела,
что нога девочки все-таки по-прежнему крепко сидит в снежной яме, пришла в
ярость:
- Хочешь, чтобы я исцарапала тебя и разорвала в клочья? Она склонилась
над Роньей, и ее черные остекленевшие глаза засверкали от злости.
Потом она снова попыталась высвободить Ронью, но как она ни дергала ее,
как ни рвала, ей это не удалось; и под конец она выбилась из сил.
- Полечу-ка я и позову сестер, - закричала она. - Завтра мы тебя
заберем. Никогда больше не будешь здесь лежать и бездельничать, никогда,
никогда!
И она полетела прочь над верхушками деревьев и скрылась за горой.
"Завтра, когда прилетят дикие виттры, здесь будет валяться лишь глыба
льда", - подумала Ронья.
Внизу у ниссе-тол стогузок все стихло. Весь лес был тих и ждал только
ночи, которая вот-вот должна была наступить. Но Ронья уже ничего больше не
ждала. Она молча лежала, даже не пытаясь бороться. Верно, ояа скоро
наступит, последняя, холодная, темная, одинокая ночь, которая прикончит ее.
Пошел снег. Крупные хлопья снега падали ей на лицо и таяли, смешиваясь
с ее слезами. Потому что теперь она плакала. Она думала о Маттисе и о Лувис.
Никогда больше ей их не увидеть, и в Мат-тисборгене никто никогда не станет
больше радоваться. Бедный Маттис, он с ума сойдет от горя! И не будет Роньи,
чтобы утешить
228

его, как она обычно делала, когда он печалился. Нет, теперь уже никого
на свете ей не утешить и самой не знать утешения, никогда, никогда!
Тут она услыхала, как кто-то назвал ее по имени. Ясно и отчетливо
услыхала она свое имя, но решила, что, должно быть, ей чудится. И заплакала
от горя. Никто никогда не назовет, ее по имени, разве что во сне. А вскоре
ей не придется больше и спать.
Но тут она снова услыхала этот голос!
- Ронья, не пора ли тебе идти домой? Она неохотно открыла глаза. Перед
ней стоял Бирк. Да, перед ней на лыжах стоял Бирк!
- Я нашел твою лыжу внизу. Похоже, тебе повезло, ведь иначе пришлось бы
здесь ночевать.
Он поставил лыжу рядом с ней в снег.
- Помочь тебе?
И тогда она расплакалась, так громко и так неистово, что ей самой стало
стыдно. Она так плакала, что не могла ему ответить. И когда он наклонился,
чтобы поднять ее, она обхватила его руками и в отчаянии пробормотала:
- Не уходи от меня! Никогда больше не уходи от меня! Он улыбнулся ей в
ответ:
- Ладно, если только ты будешь держаться на расстоянии натянутой
веревки. Отпусти меня и не реви - тогда я погляжу, смогу ли я высвободить
твою ногу!
Он снял лыжи, потом лег на живот рядом с ямой и запустил туда руку ~-
как можно глубже. Возился он долго, и под конец случилось невероятное чудо.
Ронья смогла вытащить ногу, она была свободна!
Но внизу, в яме ниссе-толстогузки страшно разозлились, а их малыш
заревел.
- Лазбудила холосенького малютку, и в глазки ему насыпалась земля!
Поцему она так, поцему?
Ронья все плакала и не могла остановиться. Бирк протянул ей лыжу.
- Хватит реветь! - сказал он. - А не то тебе никогда не добраться
домой!
Ронья глубоко вздохнула. Да, в самом деле, хватит распускать нюни. Она
стояла на лыжах, пробуя, сможет ли передвигать ноги.
- Я попытаюсь, - сказала она, - А ты пойдешь со мной?
- Я пойду с тобой, - сказал Бирк.
Ронья прыгнула с разбега и помчалась вниз по круче, а Бирк последовал
за ней. Все время, пока она с трудом пробиралась домой на лыжах сквозь
снежную круговерть, он шел за ней следом. Ей не раз приходилось
оборачиваться, чтобы проверить, там ли он. Она так боялась, что он внезапно
исчезнет и оставит ее одну. Но он следовал за ней на расстоянии веревки до
тех самых пор, пока они не приблизились к Волчьему ущелью. Здесь им пришлось
расстаться. После этого Бирку надо было тайными тропами пробраться в
крепость Борки.
229

Падал снег, а они стояли молча, собираясь проститься. Ронья
чувствовала, что это ей очень тяжело, и хотела изо всех сил удержать Бирка.
- Послушай, Бирк, - сказала она. - Я хотела бы, чтоб ты был моим
братом.
Бирк улыбнулся.
- Я могу стать твоим братом, если так хочешь ты, дочь разбойника!
- Да, я хочу этого, - сказала она. - Но только если ты станешь звать
меня - Ронья!
- Ронья, сестра моя, - произнес Бирк. И исчез в снежной круговерти.
-• Ты нынче долго была в лесу, - сказал Маттис, когда Ронья уселась у
огня, чтобы согреться. - Хорошо было?
- Очень даже хорошо, ~ ответила Ронья, протянув свои холодные как лед
руки к теплу.
15 ту ночь над Маттисборгеном и окрестными лесами падал такой густой
снег, что даже Пер Лысуха не мог припомнить ничего подобного, ничего более
страшного. Четверо людей Маттиса вышли из замка, надеясь отворить тяжелые
крепостные ворота хотя бы настолько, чтобы можно было протиснуться наружу и
убрать самые большие сугробы. Пер Лысуха тоже высунул нос за ворота и увидел
белый пустынный ландшафт, где все теперь было укрыто и спрятано под снегом.
Волчье ущелье было совершенно замуровано. "Через эту теснину, если все будет
продолжаться так, как началось, вряд ли пройдешь, пока не начнется весна", -
подумал Пер Лысуха.
- Эй ты, Фьосок, - сказал он, - если ты и вправду любишь разгребать
снег, у тебя всю зиму будет веселая жизнь.
Предсказания Пера Лысухи большей частью сбывались, не ошибся он и на
сей раз. Долгое время снег валил днем и ночью. Разбойники с проклятиями
убирали снег. Зато им не надо было стоять на страже, опасаясь прихвостней
Борки, возле Волчьего ущелья или Адского провала.
- Правда, Борка глупее поросенка, - сказал однажды Маттис, - но не до
того же, чтобы биться с нами, когда снегу намело по самые подмышки.
Маттис тоже был не так глул, чтобы барахтаться в снегу, да и не до
Борки ему было сейчас. У него были более важные дела. Впервые в жизни
захворала Ронья. На другое утро после дня, проведенного в зимнем лесу, дня,
который чуть не стал для нее последним, она про-
230

снулась в страшном ознобе и почувствовала, к своему удивлению, что ей
даже не хочется вставать и бежать в лес.
- Что с тобой? - закричал Маттис и кинулся на колени перед ее постелью.
- Что ты говоришь? У тебя жар! Уж не захворала ли ты?
Он взял ее за руку и почувствовал, какая она горячая. Увидев, что
девочка вся просто горит, он испугался. Никогда прежде он ее такой не видел.
Всю свою жизнь она была цветущей и здоровой. А теперь его дочь, которую он
безумно любил, тяжко занемогла! Он сразу понял, что ее ждет! Ронью у него
отнимут, она умрет, он чувствовал это так отчетливо! У него страшно заболело
сердце! И он не понимал, что ему делать со своим горем. Ему хотелось биться
головой о стену и, по своему обыкновению, вопить. Но нельзя было пугать
несчастного ребенка, это он все же понимал! Поэтому он положил лишь руку на
ее пылающий лоб и пробормотал:
- Хорошо, что ты лежишь в тепле, моя Ронья! Так и надо, когда болеешь.
Но Ронья знала своего отца и, несмотря на снедавшую ее лихорадку,
попыталась утешить его:
- Не говори глупостей, Маттис! Все это пустяки. Могло быть гораздо
хуже.
"Могло бы быть так, что до самой весны пролежала бы я под снежным
покровом, в лесу, - подумала она. - Бедный Маттис".
Она снова представила себе, как это могло бы сокрушить его, и слезы
снова выступили у нее на глазах. Маттис увидел это и подумал: горюет оттого,
что ей, такой юной, придется умереть.
- Милое дитя, ты снова выздоровеешь, не плачь, - сказал он, сдерживая
рыдания. - Но где же твоя мама? - тут же зарычал он и, плача, побежал к
дверям.
Ему очень хотелось бы знать, где же Лувис, почему она не стоит наготове
рядом, со своими волшебными, утоляющими жар, целебными травами, когда жизнь
Роньи висит на волоске!
Он искал ее в овчарне, но там ее не было. Овцы блеяли от голода в своем
загоне. Но вскоре они поняли, что пришел вовсе не тот человек, который им
нужен. Потому что этот прислонился головой к краю загона и так отчаянно
плакал, что они насмерть испугались.
Маттис продолжал горько плакать до тех пор, пока Лувис, управившись с
курами и козами, не появилась в дверях. И тут он зарычал:
- Женщина, почему ты не возле своего больного ребенка?
- А разве мой ребенок болен? - спокойно спросила Лувис. - Я этого не
знала. Но как только я задам овцам корм, который они...
- Это я и сам могу сделать! Иди к Ронье! - закричал он, а потом чуть
слышно пробормотал: - Если она еще жива!
Он начал вываливать в кормушки охапки запасенных веток осины, а когда
Лувис ушла, накормил овец и выплакал им свое горе:
- Вы не знаете, что значит иметь ребенка! Вы не знаете, каково терять
своего самого любимого ягненочка!
Но тут внезапно осекся, потому что вспомнил: весной все овцы
231

принесли ягнят. А что сталось с ними... почти все превратились в
баранье рагу.
Лувис дала дочери питье из целебных трав, унимающее лихорадку, и через
три дня Ронья была здорова. К удивлению и радости Маттиса, Ронья была такая
же, как всегда, только немного более задумчива. За три дня, проведенных в
постели, она столько всего передумала. Что теперь будет? Что будет с Бирком?
У нее появился брат, но когда она сможет бывать с ним вместе? Они должны
встречаться тайком. Не может она сказать Маттису, что подружилась с одним из
разбойников Борки. Это все равно, что ударить Маттиса кузнечным молотом по
голове, только еще хуже, и он будет еще более сокрушен, и придет в еще
большее бешенство, чем когда-либо. Ронья вздохнула. Почему ее отец всегда
так неистов во всем? Был ли он весел, или зол, или чем-то опечален, все
равно он вел себя так буйно, что этого хватило бы на целую разбойничью
шайку.
Ронья обычно не лгала отцу. Она только умалчивала о том, что, по ее
мнению, может огорчить или разозлить его. Или же и огорчить и разозлить, что
непременно будет, если она расскажет ему о Бирке. Но теперь уже ничем не
поможешь. Раз у нее появился брат, пусть он будет рядом, даже если
встречаться с ним ей придется тайком. Хотя как и где она может тайком
встречаться с ним, когда всюду лежит такой глубокий снег? В лес ей не выйти,
поскольку Волчье ущелье наглухо заперто снегом и недоступно. Да и вообще
этот зимний лес чуточку пугал ее. На некоторое время хватит с нее, она уже
достаточно натерпелась от леса Маттиса.
Снежные бури продолжали свирепствовать вокруг Маттисборгена. Они
ярились все сильнее и сильнее, и Ронья в конце концов поняла, как это
ужасно: ведь теперь ей не увидеться с Бирком до самой весны. Он был так
далеко от нее, словно они жили на расстоянии тысячи миль1 друг от друга.
А виноват во всем снег. С каждым днем Ронья все сильнее и сильнее
злилась на него. Да и разбойникам он до смерти надоел, Некоторым из них
приходилось расчищать тропу к роднику, из которого они брали воду. И
разбойники каждый день спорили о том, чей черед разгребать снег на тропе.
Родник был на полпути к Волчьему ущелью, и расчищать тропу, когда вокруг
пела и бесновалась вьюга, а потом тащить в замок тяжелые ведра с водой, да
так, чтобы хватило и людям и животным, было делом нелегким.
- Вы ленивые, как волы, - говорила разбойникам Лувис. - Вам бы только
драться да разбойничать. Тут уж вы трудитесь на совесть! И ленивые
разбойники мечтали о весне, когда снова начнется славная разбойничья жизнь.
Долгие дни ожидания они проводили, все чаще и чаще, расчищая тропинки и
вырезая из дерева лыжи, осматривая свое оружие и чистя лошадей или играя в
кости; еще они, как всегда, плясали разбойничьи пляски и распевали перед
очагом разбойничьи песни.
М 11 л я
шведская \п1ля ракна примерно 10 км.
232

Роньн играла с ними в кости, пела и плясала, но она, точь-в-точь как
разбойники, страшно тосковала по весне и весеннему лесу. Тогда она
наконец-то снова сможет увидеть Бирка, сможет поговорить с ним и узнать, в
самом ли деле он хочет быть ее братом, как обещал во время снежной бури.
Но ждать было трудно, к тому же Ронья ненавидела жизнь взаперти. Она
просто не знала, чем заняться, да и время тянулось так медленно. Поэтому
однажды она спустилась вниз, в подземелье, подвал под сводами, где так давно
не была. Ей были не по душе старые пещеры, в которых прежде томились узники.
Там, внизу, пещер было несколько, и они были выбиты в скале. Правда, Пер
Лысуха уверял, что никто не сидел там в заточении с тех самых незапамятных
времен, когда знатные вельможи и мелкие короли правили Маттисборгеном еще
задолго до того, как замок стал разбойничьим. Но все-таки Ронья, спускаясь
вниз в этот затхлый холод, чувствовала, как будто отзвуки рыданий и вздохов
давным-давно умерших узников застряли в этих каменных стенах, и на душе у
нее становилось жутко. Она осветила роговым фонариком темноту пещер, где
несчастные узники сидели безо всякой надежды когда-либо увидеть свет божий.
Некоторое время она постояла молча, опечаленная всеми жестокими
преступлениями, совершавшимися в Маттисборгене. Затем, дрожа от ужаса,
плотнее завернулась в волчью шкуру и поплелась дальше через подземный ход,
который тянулся мими пещер узников, простираясь затем подо всем замком.
Здесь она ходила когда-то вместе с Пером Лысухой. Это он показал ей, что
натворила гроза в ту ночь, когда она родилась. Мало того, что молния
разрушила замок, образовав Адский провал. Прямо под этим провалом она
расколола и гору, и поэтому подземный ход был перегорожен каменной осыпью
ровно посредине и битком набит осколками камней.
- Стой, остановись здесь! - велела самой себе Ронья, точь-в-точь как
приказал ей Пер Лысуха, когда она была здесь вместе с ним.
Но затем она начала размышлять. Ведь по другую сторону каменного обвала
тоже продолжается подземный ход, это она знала, и об этом тоже говорил Пер
Лысуха. Ее всегда раздражало, что она не могла пройти дальше, а теперь -
больше чем когда-либо. Потому что, кто знает, быть может, за всеми этими
каменными осколками именно сейчас скрывается Бирк.
Она задумчиво постояла, глядя на кучи обвалившихся камней. И под конец
поняла, что ей надо делать.
Во все дни, последовавшие за этим ее походом, Ронью не очень часто
видели в каменном зале. Каждое утро она исчезала, и никто не знал куда; и ни
Маттис, ни Лувис даже и не подозревали, где она. Они думали, что она, как и
все остальные, расчищает тропинку. А вообще, они привыкли, что она приходит
и уходит, когда ей вздумается.
Но Ронья не расчищала снег, она собирала осколки камней, так
233

что ее руки и спина болели. А когда она, совершенно изможденная,
валилась по вечерам в постель, ина точно, раз и навсегда, знала одно:
никогда больше в этой жизни она не сдвинет с места ни одного камня, ни
большого, ни маленького. Но едва наставало утро, как она уже снова была в
подземелье. И там, как одержимая, принималась заполнять одно ведро за другим
каменными осколками. Она ненавидела ее, всю эту громаду каменных осколков,
так, что гора могла бы просто растаять от ее ненависти. Но громада камней не
растаяла, она по-прежнему лежала на том же месте, и Ронье самой пришлось
уносить одно ведро за другим и высыпать его в ближайшую темни-
цу.
Но настал день, когда темница доверху заполнилась камнями, а гора
камней у осыпи к тому времени так растаяла, что, приложив некоторые усилия,
можно было бы, пожалуй, перелезть через нее на другую сторону. Если только
осмелиться на такое! Ронья понимала, что теперь ей нужно как следует обо
всем подумать! Посмеет ли она отправиться прямиком в крепость Борки? И что с
ней там будет? Этого она не знала. Зато точно знала, что она - на опасном
пути. Хотя на свете, верно, не существовало преград настолько опасных, чтобы
ей не хотелось преодолеть их на пути к Бирку. Она тосковала о нем! Как это
получилось, она не понимала! Ведь раньше она презирала его и желала, чтобы
он и все разбойники Борки убрались подальше. И вот теперь она больше всего
на свете желает наконец-то перебраться через груду камней и попытаться
отыскать Бирка.
Тут до ее слуха донеслись какие-то звуки. Кто-то появился на другой
стороне каменной осыпи. Она услыхала чьи-то шаги. Кто бы это мог быть?
Может, один из разбойников Борки? Затаив дыхание, она не смела пошевелиться;
она замерла и стала прислушиваться. Ей хотелось уйти, прежде чем человек по
ту сторону осыпи заметит, что она здесь.
И тут разбойник из шайки Борки начал насвистывать незатейливую песенку,
которую она уже когда-то раньше слышала. Да, конечно же, она слышала ее
раньше! Бирк насвистывал ее, когда надрывался, стараясь изо всех сил
освободить ее от ниссе-тол сто гузок. Так, может, это сам Бирк так близко от
нее? А может, все разбойники Борки насвистывают именно эту мелодию?
Ей до смерти хотелось узнать, как все на самом деле, но спрашивать она
не могла, это было опасно. Все-таки ей по что бы то ни стало нужно было
выведать, кто этот свистун. И она тоже принялась насвистывать. Очень тихо и
ту же самую мелодию. Тогда по другую сторону каменной осыпи все смолкло, и
долгое время было так отвратительно тихо, что она уже приготовилась удрать,
если вдруг незнакомый ей разбойник Борки начнет перелезать через груду
камней, чтобы запустить в нее копи.
Но тут она услыхала голос Бирка. Голос тихий и неуверенный, словно Бирк
не знал, что ему и думагь. -- Ронья?
234

- Бирк! - воскликнула она, обезумев от радости так, что у нее почти
перехватило дыхание.
- Бирк, о, Бирк!
Потом она замолчала, а затем спросила:
- Правда, что ты хочешь быть моим братом? Она услыхала, как он смеется
за каменной осыпью.
- Сестренка, - сказал он. - Я рад слышать твой голос, но мне хотелось
бы и видеть тебя тоже. Ты все такая же черноглазая, как и прежде?
- Приди и посмотри! - ответила Ронья.
Больше она не успела произнести ни слова. Потому что вдруг услыхала
нечто, от чего у нее снова перехватило дыхание. Она услыхала, как тяжелая
дверь подземелья далеко-далеко за ее спиной отворилась, а потом с шумом
захлопнулась. И вот теперь кто-то уже спускается по лестнице. Да, кто-то
идет, и если она сейчас же не придумает, что ей делать, она погибла! И Бирк
тоже! Она слышала шаги, все ближе и ближе. Кто-то медленно и неотвратимо шел
по длинной галерее, Она слышала шаги, она знала, что они означают, и все же
стояла, застыв на месте, словно неподвижное, парализованное страхом
животное. Но в последний момент она все же пришла в себя, к ней вернулась
жизнь, и она быстро прошептала Бирку:
- До завтра!
Затем ринулась навстречу тому, кто шел по галерее. Кто бы это ни был,
нужно во что бы то ни стало помешать ему увидеть, что она натворила с
каменной осыпью.
Эго был Пер Лысуха, и при виде Роньи лицо его просветлело.
- Как я искал тебя! - сказал он. - Ради всех диких виттр, умоляю, скажи
мне, что ты здесь делаешь?
Она быстро взяла его за руку и заставила повернуть назад, пока не было
еще непоправимо поздно,
- Нельзя же вечно расчищать снег, - сказала она. - Идем, теперь я хочу
выбраться отсюда.
И вправду ей этого хотелось! Лишь сию минуту дошло до нее, что она
натворила. Ведь она открыла путь в крепость Борки! И Мат-тис непременно об
этом узнает! И узнает не потому, что хитер, как старый лис. Ведь просто
нельзя не понять, что отсюда наконец-то можно проникнуть в крепость Борки.
Об этом он и сам мог бы давным-давно догадаться, думала Ронья. Счастье, что
он так и не догадался. Как это было ни удивительно, но ей больше не
хотелось, чтобы кого-либо из разбойников Борки выгнали из Маттисборгена. Они
должны были остаться здесь, ради Бирка. Бирка нельзя было выгонять отсюда, и
если она только сможет помешать этому, никто не посмеет проникнуть в
крепость Борки тем путем, который она открыла. Потому ей нужно позаботиться
о том, чтобы Пер Лысуха ни о чем не догадался. Он шел рядом с ней, и вид у
него был, как всегда, хитрый и таинственный. Можно было подумать, что он
знает все тайны, какие только есть на свете. Но как он ни был хитер,
235

Ронья на этот раз его перехитрила. Ее тайну он не открыл. По крайней
мере, не открыл до сих пор
- Ну, нельзя же вечно расчищать снег, - в этом Пер Лысуха бьщ с ней
согласен. - Но играть в кости можно день и ночь. Или нет? Как по-твоему,
Ронья?
- Играть в кости можно день и ночь. А особенно сейчас, - ответила Ронья
и быстренько потащила его за собой по крутой подземной лестнице подземелья.
Она играла в кости с Пером Лысухой до тех пор, пока Лувис не запела
Волчью песнь. Но мысли о Бирке не выходили у Роньи из головы.
"Завтра! - Это бьма ее последняя мысль перед тем, как заснуть в ту
ночь. - Завтра!"
-И. вот наступило это "завтра", и теперь она должна пойти к Бирку. Ей
нужно отправиться в путь как можно скорее. Надо улучить миг, когда другие
станут заниматься своими утренними делами, а она останется одна в каменном
зале. Ведь в любую минуту мог вынырнуть Пер Лысуха, а ей хотелось избежать
его вопросов.
"Я могу поесть и в подземелье, - думала она. - Здесь все равно спокойно
не поешь".
Она быстро сунула хлеб в кожаный мешочек и налила козьего молока в
деревянную флягу. И, никем не замеченная, исчезла под сводами подземелья.
Вскоре она была уже у каменной осыпи.
- Бирк! - закричала она, страшась, что он не придет. Но никто не
ответил ей за грудами камней, и она почувствовала такое разочарование, что
чуть не заплакала. Подумать только! А если он не пришел? Может быть, он обо
всем забыл? А может, раскаялся? Ведь она была из шайки Маттиса, врага Борки.
В конце концов, быть может, он не захотел иметь дело с такой, как она.
И вдруг кто-то за ее спиной дернул Роньго за волосы. Она так
испугалась, что вскрикнула. И ьадо же было снова подкрасться сюда этому Перу
Лысухе! Шныряет тут и мешает ей.
Но это был не Пер Лысуха. Это был Бирк. Он стоял и смеялся, а его зубы
блестели в темноте. При свете фонарика она больше ничего разглядеть не
могла.
- Я долго ждал тебя, - сказал он.
Ронья почувствовала, как в душе ее затеплилась радость. Подумать
только, у нее есть брат, который долго ждал ее!
- Ну а я? - сказала она. - Я ждала с тех самых пор, как избавилась от
ниссе-толстогузок.
Потом они некоторое время не могли произнести ни слова, и только молча
стояли, несказанно довольные тем, что они наконец вместе.
236

Бирк поднял свою сальную свечу и осветил лицо Роньи.
- У тебя по-прежнему черные глаза, - сказал он. - Ты все такая же,
только чуточку побледнела.
И тут Ронья заметила, что Бирк не похож на самого себя, каким она его
помнила. Он сильно исхудал, лицо его стало совсем-совсем узким, а глаза
большими-пребольшими.
- Что ты с собой сделал? - спросила она.
- Ничего, - ответил Бирк, - но я не так уж много ел все это время. Хотя
мне и доставалось еды больше, чем кому-либо другому в крепости Борки.
Ронья не сразу поняла, что он имел в виду.
- Ты хочешь сказать, что у вас нет никакой еды? Что вы не наедаетесь
досыта?
- Сытым никто из нас не был давным-давно. Все наши припасы уже
кончаются, И если весна наступит не скоро, мы все уберемся отсюда.
Точь-в-точь как ты хотела, помнишь? - спросил он и снова засмеялся.
- Но это было тогда, - возразила ему Ронья, - в тот раз у меня не было
брата. А сейчас у меня есть один.
Она раскрыла свой кожаный мешочек и дала ему хлеб.
- Ешь, если ты голоден, - сказала она.
Бирк издал какой-то странный звук, похожий на легкий вскрик. И он взял
в каждую руку по толстому ломтю хлеба, а потом стал есть. Казалось, Роньи
там не было. Он был наедине с хлебом и проглотил его весь, до последнего
ломтика. Тогда Ронья протянула ему флягу с молоком, и он жадно поднес ее к
губам и пил до тех пор, пока фляга не опустела.
После этого он смущенно посмотрел на Ронью.
- Ты должна была съесть и выпить это сама?
- Дома у меня есть еще, - сказала Ронья. - Я не голодна. И она мысленно
увидела пред собой богатейшие запасы в кладовой Лувис: чудесный хлеб, козий
сыр и масло из молочной сыворотки, и яйца, а также бочонки с солониной,
копченые бараньи окорока, висевшие под потолком, лари с мукой, и крупами, и
горохом, кувшины с медом, корзинки с орехами и мешочки, набитые разными
травами и листьями, которые Лувис собирала и сушила как приправу к куриной
похлебке, которой она иногда всех их кормила. Ал, эта куриная похлебка!
Ронья почувствовала, как ей захотелось есть, когда она вспомнила, как вкусна
курятина, особенно после солонины и копченостей, которыми разбойники
кормились всю зиму напролет.
Но Бирк, видно, голодал по-настоящему, она не понимала почему. И ему
пришлось ей объяснить.
- Сейчас мы просто нищие разбойники, понимаешь?! До того, как мы пришли
сюда, в Маттисборген, у нас тоже были и козы, и овцы. Теперь у нас остались
только лошади, и их мы приютили на зиму у одного крестьянина, далеко за
лесом Борки. Спасибо и за это, ведь иначе мы бы их, верно, уже съели. У нас
был небольшой
237

запас муки, но теперь и он истощается. Тви, тьфу, ну и зима у нас была!
Ронья чувствовала себя так, словно на ней и на всем Маттисбор-гене
лежит вина за то, что Бирку пришлось так тяжко и что он стал теперь такой
тощий и изголодавшийся. Но, несмотря ни на что, он мог еще смеяться.
- Нищие разбойники, так оно и есть! Разве ты не чувствуешь, что от меня
несет дерьмом и нищетой? ~ ухмыляясь, спросил он. - У нас почти что не было
воды, Нам пришлось растапливать снег, потому что слишком долго нельзя было
спуститься в лес и достать из-под снега воды из ручья. А потом еще поднять
ведро с водой наверх по веревочной лестнице в страшную снежную бурю. Ты
пробовала когда-нибудь? Нет, иначе бы ты знала, почему от меня пахнет, как
от настоящего грязного разбойника!
- Так пахнет от всех наших разбойников тоже, - заверила его Ронья,
чтобы хоть немножко утешить Бирка.
От нее самой пахло очень хорошо, потому что Лувис мыла ее в большой
деревянной бадье, стоявшей перед очагом, каждый субботний вечер и вычесывала
из волос вшей у нее и у Маттиса каждое воскресное утро. Хотя Маттис
жаловался, что она заодно вырывает у него еще и волосы, и не желал, чтобы
его причесывали. Но это ему не помогало.
- Хватит с меня и двенадцати лохматых, вшивых разбойников! - говаривала
обычно Лувис. - Вашего хёвдинга я намереваюсь вычесывать на этом и на том
свете, пока я в силах держать в руках частый гребень.
Ронья испытующе посмотрела на Бирка при свете фонаря. Даже если ему и
вычесывали вшей, все равно волосы покрывали ему голову, словно медный шлем,
и собой он был ладный, с прекрасной осанкой. "Красивый у меня брат", -
подумала Ронья.
- Не беда, что ты нищий, вшивый и грязный, - сказала она. - Но я не
хочу, чтоб ты ходил голодный. Бирк засмеялся.
- Откуда ты знаешь, что я вшивый? Ну да, конечно, у меня вши! Хотя
пусть я лучше буду вшивый, чем голодный, это уж точно! Внезапно он стал
серьезным.
- Тви, тьфу, ужасно быть голодным! Но все же следовало мне приберечь
краюшку хлеба для Ундис!
- Я, пожалуй, смогу принести еще! - подумав, сказала Ронья.
Но Бирк покачал головой:
~ Нет, я ведь не могу забрать домой хлеб для Ундис и не сказать, где я
его взял. А Борка с ума сойдет от ярости, если узнает, что я принимаю от
тебя хлеб, да еще вдобавок стал твоим братом!
Ронья вздохнула. Она понимала, что Борка, должно быть, ненавидит людей
Маттиса так же, как Маттис ненавидит людей Борки. Но как это мешало ее
дружбе с Бирком!
- Мы всегда сможем встречаться только тайком, - печально сказала она, а
Бирк подтвердил:
238

- Да, это так! А я ненавижу делать что-либо тайком!
- Я тоже, - сказала Ронья. - Нет ничего хуже на свете, чем лежалая
соленая рыба и длинная зима. Но еще хуже делать что-то тайком, это просто
глупость!
- Но ты все-таки это делаешь?! Ради меня?! Погоди, весной станет лучше,
- сказал Бирк, - а пока мы сможем встречаться в этом ледяном подземелье.
Оба они мерзли так, что стучали зубами, и в конце концов Ронья сказала:
- Мне, пожалуй, пора идти, пока я не замерзла насмерть.
- Но ты ведь придешь завтра снова? К своему вшивому брату?
- Я приду и принесу частый гребень и кое-что еще, - пообещала Ронья.
И свое слово она сдержала. Каждый день ранним утром, пока продолжалась
зима, встречалась она с Бирком внизу, в подземелье, и поддерживала в нем
жизнь припасами из кладовых и клетей Лувис.
Иногда Бирку было стыдно принимать ее лары-
- Мне кажется, я вас объедаю, - говорил он, Но Ронья лишь смеялась в
ответ:
- Может, я не дочь разбойника? Почему же я не должна грабить?
Вообще-то, она знала, что большая часть припасов, хранившихся у Лувис, уже
была украдена у богатых лавочников во время разбойных набегов.
- Разбойник берет не спрашивая и безо всякого разрешения, это-то я
наконец поняла, - сказала Ронья. - А теперь я сама так поступаю, будто меня
этому научили. Так что давай ешь!
Каждый день она приносила ему также мешочек муки и мешочек гороха,
чтобы он тайком добавил их к припасам Ундис.
- До чего же я дотла! Помогаю выжить разбойникам Борки! Если бы Маттис
узнал про это!
Бирк говорил ей спасибо :sa ее доброту.
- Ундис каждый день удивляется, что в ее ларях не иссякли еще мука и
горох. Она думает, что это проделки каких-то диких виттр, - сказал,
рассмеявшись, Бирк,
Теперь он стал чуть больше походить на юбя самого, и глаза его уже не
казались больше голодными, и Ронья так радовалась атому.
-- Кто его знаег, - продолжал Бирк, - может, матушка правду говорит,
можс!, эго в самом деле проделки диких виттр. Потому что ты, Ронья, похожа
на маленькую виттру.
- Хотя и добрую, без коггей! - подхватила Ронья.
- Да. такой доброй ви-ггры свет не видывал! Сколько раз еще собираешься
ты спасать мне жизнь, сестренка?
- Столько же, сколько ты спасешь меня, - ответила Ронья. -Ведь нам друг
без друга никак не обойтись. Теперь я это поняла.
- Да, это правда, - подтвердил Бирк. - И пусть потом Матгис и Борка
думают что хотят.
Но Маттис и Борка ничего об JTOM нс думали, ведь они ничего
239

не знали о встречах названых сестры и брата под сводами подземелья.
- Ты сыт? - спросила Ронья. - Тогда я иду к тебе с частым гребнем.
Подняв гребень, словно оружие, она двинулась к нему. У нищих
разбойников Борки не было даже частого гребня? Тем лучше! Ей нравилось
ощущать под руками мягкие волосы Бирка и вычесывать их гораздо дольше, чем
требовала этого, строго говоря, необходимость.
- Я уже и так избавился от вшей, даже слишком, - сказал Бирк. - Так
что, по-моему, теперь ты вычесываешь меня зря!
- Поглядим - увидим! - пообещала Ронья и с силой провела частым гребнем
по его волосам.
Суровая зима мало-помалу становилась мягче. Сугробы начали лонемногу
таять, а однажды Лувис хорошей метлой выгнала разбойников на двор, чтобы они
выкупались в снегу и крепкой щеткой смыли с себя самую страшную грязь. Сами
они этого не хотели и всячески противились. Фьосок даже утверждал, что
купаться в снегу, мол, опасно для здоровья. Но Лувис стояла на своем.
- Пришла пора изгнать из замка зимний запах, - сказала она, - даже если
ни один разбойник не согласится на это.
Безжалостно выгнала она их на снег. И вскоре повсюду по заснеженным
склонам холмов, спускавшихся вниз, к Волчьему ущелью, катались голые, дико
вопящие разбойники. Они ругались так, что только пар шел, проклинали
бесчеловечную жестокость Лувис, но все-таки усердно терли себя снегом, как
она велела, не смея ей перечить.
И только Лер Лысуха все еще отказывался купаться в снегу.
- Помереть я и так помру, - говорил он. - И пусть моя грязь останется
при мне.
- Твое дело! - отвечала Лувис. - Но перед смертью ты мог хотя бы
постричь волосы и бороды остальным бешеным баранам.
Пер Лысуха сказал, что охотно это сделает. Он умел ловко орудовать
ножницами, когда надо было стричь овец и ягнят, так что постричь какой"
угодно бешеного барана для него, верно, не составит труда.
- Но мои собственные две волосинки я стричь не стану. К чему лишняя
морока, ведь мне все равно скоро на тот свет! - сказал он и ласково погладил
свое лысое темя.
Тут Маттис схватил его своими огромными ручищами и приподнял над
землей.
- На тот свет тебе? Это ты брось; Я еще не прожил ни единого дня своей
земной жизни бе i тебя, старый ты дурень! И ты не смеешь меня предать, ни с
тою ни с сего умереть и бросить меня, ясно?
- Милый мой мальчик, это мы еще посмотрим! - сказал Пер Лысуха. Вил у
него был очень довольный.
240

Остаток дня Лувис кипятила и стирала во дворе замка грязные лохмотья
разбойников. А в каморе, где хранилось старье, разбойники искали, что бы им
натянуть на себя, пока их собственная одежда сушится; большей частью это
были вещи, которые награбил и притащил домой дедушка Маттиса.
-- Неужто кто-нибудь, у кого есть хоть капля разума в голове, может
надеть на себя такое? - удивлялся Фьосок, нерешительно напяливая через
голову красную рубаху. Однако с ним еще куда ни шло! Хуже обстояли дела с
Кнутасом и Коротышкой Клиппом, которым пришлось довольствоваться юбками и
лифами, поскольку вся мужская одежда кончилась, когда они пришли и захотели
одеться. Женская одежда не улучшила их настроение. Но Маттис и Ронья как
следует повеселились.
Чтобы помириться со своими разбойниками, Лувис угостила их в тот вечер
куриной похлебкой. Они сидели, набычившись, за длинным столом, вымытые
дочиста, подстриженные и совершенно неузнаваемые. Даже запах в замке стал
другим.
Но когда могучий аромат сваренной Лувис куриной похлебки
распространился над длинным столом, разбойники перестали хмуриться. А поев,
стали, по своему обыкновению, петь и плясать, впрочем, немного пристойнее,
чем всегда. Даже Кнутас и Коротышка Клипп не стали беситься, как прежде,
когда подпрыгивали чуть ли не до потолка.
-И- вот, словно ликующий крик, над лесами вокруг Маттисборгена
поднялась весна. Снег растаял. Со всех горных склонов стекали потоки воды,
искавшие дорогу к реке. А река ревела и пенилась, опьяненная весной; ее
водопады и пороги распевали безумную песнь весны, песнь, которая никогда не
смолкала. Ронья слышала ее каждую минутку, когда не спала, и даже в ночных
своих сновидениях. Длинная, ужасная зима миновала. Волчье ущелье
давным-давно освободилось от снега. Там бежал теперь шумящий ручеек, и вода
плескалась под копытами лошадей, - когда Маттис со своими разбойниками
однажды ранним утром проезжали через узкий скалистый проход. Минуя его,
разбойники пели и свистели. Эх, наконец-то снова начнется чудесная
разбойничья жизнь'
И наконец-то Ронья могла отправиться в свой лес, по которому так
тосковала. Ей давно уже не терпелось поглядеть, что творится в ее угодьях с
того самого момента, когда снег растаял и все льды вместе с талой водой
унеслись прочь. Но Маттис упорно не пускал ее из дома. Он утверждал, что
весенне-эимний лес полон опасностей, и отпустил ее на волю не раньше, чем
настала пора ему самому выезжать за добычей вместе со своими разбойниками.
- Ну, Ронья, теперь можешь идти, ~ разрешил он. - Да смотри только, не
утони в какой-нибудь маленькой подлой луже.
241

- Да, гак я и сделаю, - сказала Ронья, - чтобы у тебя наконец-то было
из-за чего шипеть.
Маттис посмотрел на нее огорченно.
- Дх ты, моя Ронья! - со вздохом произнес он.
Затем прыгнул в седло и во главе своих разбойников пустился вскачь по
склонам холмов и исчез.
Не успела Ронья увидеть хвост последней лошади, исчезающей в Волчьем
ущелье, как она тут же помчалась следом. Да, она тоже пела и свистела
по-разбойничьи, переходя вброд холодные воды ручья. А потом побежала. Она
бежала и бежала, пока не очутилась у озера.
А там ее уже ждал Бирк. Как и обещал. Он лежал, растянувшись на
каменной плите, и грелся на солнце, Ронья не знала, спит он или бодрствует,
и, взяв камень, бросила его в озеро, чтобы проверить, услышит ли он плеск
потревоженной воды. Бирк услыхал и, мигом взлетев вверх по склону, пошел ей
навстречу.
- Я долго ждал тебя, - сказал он, и она снова ощутила, как в душе ее
разливается нежная радость оттого, что у нее есть брат, который ждал ее и
хотел, чтобы она пришла.
И вот - она здесь! И Ронья, горя нетерпением, с головой окунулась в
весну и стала радостно купаться в ней. Повсюду вокруг нее все было так
чудесно, что душа ее переполнилась через край. И она закричала, как птица,
громко и пронзительно. Кричала она долго, а потом стала объяснять Бирку:
- Я должна выкричаться. Это мой весенний клич. Иначе я лопну. Слушай!
Ты тоже должен слышать весну!
Ори молча постояли некоторое время, слушая, как щебечет, и шумит, и
поет, и журчит их лес. На всех деревьях, во всех водах и зеленых зарослях
жизнь била ключом, повсюду звучала звонкая, безумная песнь весны.
- Я чувствую, как зима выходит из меня, - сказала Ронья. - Скоро я буду
такая легкая-прелегкая, что смогу летать. Бирк подтолкнул ее:
-- Тогда лети! Там, наверху, немало диких виттр, - можешь лететь вместе
с их стаей. Ронья рассмеялась:
- Да, я погляжу еще, как у меня получится. Но тут она услыхала топот
лошадей. Где-то они мчались быстрым галопом вниз, к реке, и она
заторопилась:
- Идем! Я так хочу поймать дикую лошадку!
Они помчались к реке и увидели сотни лошадей, которые с развевающимися
гривами неслись по лесу так, что земля гудела под их копытами.
- Должно бьп ь. их напугал медведь либо волк, - сказал Нирк. - А иначе
чего бы им бояться? Роньн покачала головой:
- Они не боятся, они просто носятся, вытряхивая зиму из тела. Но когда
они устануг и будут пастись на поляне, я поймаю одну из них и отведу ее
домой, в Маттисборген, я давно об этом мечтала.
242

- В Маттисборген? Зачем тебе там лошадь? Ведь скакать верхом ты будешь
в лесу! Пожалуй, мы поймаем двух лошадей и будем кататься здесь верхом!
Немного подумав, Ронья сказала:
- Видать, даже у людей из рода Борки бывает иногда разум в черепушке.
Так и сделаем! Пошли! Посмотрим!
Она развязала свой кожаный ремень. У Бирка теперь тоже был такой же, и
со своими лассо наготове они укрылись за камнем рядом с лесной поляной, где
обычно паслись дикие лошади.
Им было вовсе не скучно ждать.
- Я могу просто так сидеть здесь и радоваться, и купаться в весне, -
сказал Бирк,
Ронья украдкой посмотрела на него и тихо пробормотала:
- Потому-то ты мне и нравишься, Бирк, сын Борки! Они долго сидели там
молча, радостно купаясь в весне. Они слышали, как громко, на весь лес, поет
черный дрозд и кукует кукушка. Новорожденные лисята кувыркались возле своей
норы совсем близко от них, на расстоянии брошенного камня. Белки суетились
на верхушках сосен, и дети видели, как по мшистым кочкам скачут зайцы и
исчезают в лесных зарослях. Совсем рядом с ними мирно грелась на солнце
гадюка, у которой вот-вот должны были появиться на свет змееныши. Они не
мешали ей, а она не мешала им. Весна была для всех.
- Ты прав, Бирк, - сказала Ронья. - Зачем я потащу с собой лошадь из
леса, где ее дом? Но ездить верхом я хочу. А теперь - пора...
Поляна внезапно заполнилась лошадьми, которые тут же начали щипать
траву. Они спокойно паслись, наслаждаясь свежей зеленью.
Бирк показал Ронье двух молодых каурых лпшадок, которые вместе паслись
поодаль от табуна.
- Что ты скажешь об этих?
Ронья молча кивнула головой. И с лассо наготове приблизились они к
лошадям, которых собирались поймать. Они подкрадывались к ним сзади,
медленно и беззвучно, очень медленно, но все ближе и ближе. И тут какая-то
веточка надломилась под ногой Роньи, и тотчас весь табун насторожился,
прислушиваясь и готовясь бежать. Но так как ничего опасного не было видно,
ни медведя, ни волка, ни рыси, ни какого-либо другого врага, они успокоились
и снова стали пастись.
И две молодые лошадки, которых выбрали себе Бирк и Ронья, сделали то же
самое. Теперь они были совсем близко. Дети молча кивнули друг другу, и тут
же, разом, взметнулись их лассо... В следующий миг слышно было лишь, как
дико ржали обе захваченные в плен лошади... А потом - громкий топот копыт,
когда остальной табун бежал прочь и скрылся в лесу.
Они поймали двух диких молодых жеребцов, которые брыкались, и били
копытами, и вырывались, и кусались, и яростно пытались освободиться, когда
Бирк и Ронья хотели привязать их к деревьям.
243

Под конец им удалось привязать своих пленников, и, когда наконец это
было сделано, дети быстро отскочили прочь, чтобы их не задели взлетающие над
их головами копыта лошадей. Потом они стояли, задыхаясь и глядя, как
брыкаются их норовистые лошади, а пена так и течет по их бокам.
- Но нам надо ездить верхом, - сказала Ронья. - А эти не дадут оседлать
себя с первого раза. Бирк это тоже понимал.
- Сперва нам надо дать понять, что мы не желаем им зла.
- Я уже пыталась это сделать, - сказала Ронья. - Я дала жеребенку
ломтик хлеба. И если 6 я не отдернула быстренько руку, то вернулась бы домой
к Маттису с парой откушенных пальцев, болтающихся у пояса. Это его не очень
бы обрадовало.
Бирк побледнел.
- Ты хочешь сказать, что этот негодник, этот шалый пытался куснуть
тебя, когда ты подошла к нему с ломтиком хлеба? Он в самом деле хотел
куснуть тебя?
- Спроси его самого, - посоветовала Ронья угрюмо. Она недовольно
посмотрела на обезумевшего от ярости жеребца, который продолжал шуметь и
бесноваться:
- Шалый - хорошее имя, - сказала она. - Так я и буду называть его.
Бирк расхохотался:
- Тогда ты должна дать другое имя моему жеребцу.
- Да, он такой же дикий, как и мой, - сказала Ронья. - Можешь назвать
его Дикий.
- Послушайте-ка вы, дикие лошади! - заорал Бирк. - Теперь мы вас
окрестили. А звать вас Шалый и Дикий, и вы теперь наши, хотите вы того или
нет!
Шалый и Дикий не хотели, это было заметно. Они рвались на волю, они
кусали кожаные ремни, пот лил с них градом, но все-таки они продолжали
лягаться и бить копытами, а их дико& ржание пугало животных и птиц во всей
округе.
Но день клонился к вечеру, и они мало-помалу устали. Под конец они уже
тихо стояли, свесив головы, и только время от времени ржали смирно и
печально.
- Они, верно, хотят пить, - сказал Бирк. - Надо их напоить. И они
отвязали своих, уже покорных, лошадей и отвели их к озеру, сняли с них
кожаные ремни и дали им напиться.
Лошади пили долго. Потом они постояли тихие и довольные,
мечтательно глядя на Ронью и Бирка.
- В конце концов мы их приручили, - удовлетворенно сказал
Бирк.
Ронья погладила свою лошадь и, глубоко заглянув ей в глаза,
объяснила:
- Раз я сказала, что буду ездить верхом, значит буду, понятно? И,
крепко схватившись за гриву Шалого, метнулась к нему на спину.
244

- Эй, ты, Шалый! - только и успела произнести она. И тут же, описав
широкую дугу, свалилась вниз головой в озеро. Она сразу вынырнула на
поверхность, словно для того, чтобы увидеть, как Шалый и Дикий мчатся
яростным галопом и исчезают среди деревьев.
Протянув ей руку, Бирк вытащил ее на берег. Он сделал это совершенно
молча и не глядя на нее. Так же молча вылезла из воды Ронья. Она отряхнулась
так, что только брызги полетели. А потом с громким смехом сказала:
- Сегодня я, пожалуй, больше верхом не поеду!
И тогда в ответ раздался похожий на вой хохот Бирка:
- И я тоже!
И вот наступил вечер. Солнце село, спустились сумерки, сумерки
весеннего вечера, которые на самом деле казались лишь какой-то странной
мглой, сгустившейся среди деревьев и никогда не превращавшейся в мрак и
ночь. Черный дрозд и кукушка смолкли. Все лисята скрылись в своих норах, все
бельчата и зайчишки - в своих дуплах и гнездах, а змея заползла под камень.
Ничего больше не было слышно, кроме зловещего уханья филина далеко-далеко
отсюда, а вскоре смолкло и оно.
Казалось, весь лес спал. Но вот он стал медленно-медленно просыпаться к
своей сумеречной жизни. Все обитатели сумерек, жившие там, зашевелились.
Кто-то полз, шуршал и пробирался тайком по мшистым кочкам. Среди деревьев
шныряли ниссе-толстогузки, косматые тролли-болотники ползали, прячась за
камнями, а огромные полчища серых карликов вылезали из своих потайных убежищ
и шипели, чтобы напугать всех, кого им надо было утащить к себе. А когда с
гор стали спускаться, паря в воздухе, дикие виттры, самые жестокие и самые
неукротимые изо всех обитателей сумерек, они казались совсем черными на фоне
светлого весеннего неба. Ронья заметила их, и это зрелище пришлось ей не по
душе.
- Здесь снует куда больше всякой нечисти, чем добрых и полезных тварей.
А теперь я хочу домой, я вымокла насквозь и вся в синяках.
- Да, ты вымокла насквозь и вся в синяках. Зато ты целый день
радовалась весеннему лесу.
Ронья знала, что она слишком много времени проводит в лесу. И,
расставшись с Бирком, она стала придумывать, как бы ей уговорить Маттиса не
сердиться на нее за то, что она так долго радовалась, купаясь в весне, и
поздно воротилась домой.
Но ни Маттис, ни кто другой не заметили, когда она вошла в каменный
зал. Им было просто не до нее, потому что у них появились новые заботы и
огорчения.
На звериной шкуре перед очагом лежал Стуркас, бледный, с за-
245

крытыми глазами. А возле него на коленях стояла Лувис и перевязывала
рану у него на шее. Все остальные разбойники, подавленные, стояли вокруг, не
отрывая от них глаз. Только Матгис непрерывно шатался по залу, словно
разъяренный медведь. Он кричал, шумел и ругался:
- О, эти поганцы из рода Борки и их дерьмовые прихвостни! Ах, эти
бандиты! О, я буду щелкать их одного за другим до тех пор, пока ни один из
них не сможет больше шевельнуть ни рукой, ни ногой в этой жизни. О, о!
Затем речь изменила ему и перешла просто в вопли, которым не было
конца, пока Лувис не указала ему строго на Стуркаса. Тогда Маттис понял, что
бедняге не становится лучше от слишком большого шума, и неохотно смолк.
Ронья поняла, что именно сейчас с Маттисом говорить не стоит. Лучше
спросить Пера Лысуху, что случилось.
- Таких, как Борка, нужно вешать, - сказал Пер Лысуха. И рассказал
почему.
- Маттис и его бравые молодчики сидели в засаде у Разбойничьей тропы, -
рассказывал Пер Лысуха. - И тут им очень повезло, так как появилось
множество проезжих купцов с огромными тюками, со съестными припасами, кожей
и мехами, да еще, кроме того, при больших деньгах. Купцам и прочему
странствующему люду не хватило мужества защищаться, и потому им пришлось
расстаться со всем, что у них было!
- А они не разозлились? - невесело спросила Ронья.
- Догадайся сама! Если б ты знала, как они проклинали нас и кричали! Но
купцам этим пришлось быстренько оттуда убраться. Думаю, они отправились
жаловаться фогду.
Пер Лысуха усмехнулся. Но Ронья подумала, что тут нечему смеяться.
- А потом, представляешь, - продолжал Пер Лысуха, - коща мы
чинно-благородно погрузили все награбленное на лошадей и собирались домой,
явился Борка со своим сбродом и пожелал получить свою долю добычи. И эти
разбойники принялись стрелять, вот негодяи! Стуркасу стрела попала прямо в
шею. И тогда мы, ясное дело, тоже стали стрелять, да, да! Пожалуй,
двоим-троим из них досталось так же, как и Стуркасу.
Подошедший к ним Маттис услыхал как раз эти последние слова и
заскрежетал зубами.
- Погодите, ведь -по только начало, - сказал он. - Я перестреляю всех,
одного за другим. До сих пор я оставлял их в покое. Но теперь уж всем
разбойникам Борки придет конец.
Ронья почувствовала, как в ней закипает ярость.
- Но тогда придет конец и всем разбойникам Маттиса, ты не подумал об
этом?
- Я и не собираюсь думать об этом! - ответил Маттис. - Потому что этому
не бывать!
- Откуда ты знаешь! - сказала Ронья.
246

Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она
почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка
улыбнулся.
- Меня им не так-то просто убить, - прошептал он невнятно. Ронья взяла
его за руку и сказала:
- Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить. Она долго сидела возле
него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько!
1 aha у Стуркаса болела, и ^i^ лихорадило три дня. Он был совсем плох и
лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним,
как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на
четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела
угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана
стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась
набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был
весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на
поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это
вовсе не печалило.
Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Бор-кой доставляли
ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама
собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое
утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она
с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми.
Она успокаивалась лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом.
Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего
отца:
- Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть?
- Спроси Борку, - отвечал Маттис. - Он пустил первую стрелу:
Стуркас тебе об этом расскажет.
Но под конец и Лувис не выдержала:
~ Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет. Дело
кончится кровавой баней, а что тут хорошего?
Увидев, что и Ронья, и Лувис протип него, Маттис разозлился.
- Ничего хорошего? - заорал он. - Для чего я дерусь? Для того, чтобы
выгнать его наконец из своего дома. Ясно вам, дурехи?
- Неужто для этого надобно проливать кровь, покуда все не погибнут? -
спросила Ронья. - Неужто нет другого пути?
Маттис бросил на нее недовольный взгляд. Ладно бы еще препираться с
Лувис. Но то, что и Ронья не хотела его понять, для него было слишком.
- Придумай тогда другой способ, раз ты такая умная! Выкури Борку из
Маттисборген;) Л после пусть он со своей воровской шай-
247

кой заляжет где-нибудь в лесу спокойно, как лисье дерьмо. Тогда я их
больше не трону-
Он помолчал, подумал, а после пробормотал:
- Хотя Борку я убивать не стану, а не то все разбойники назовут меня
негодяем!
Ронья каждый день встречала в лесу Бирка. Только это и утешало ее. Но
теперь ни сна, ни Бирк не могли больше беспечно радоваться весне.
- Из-за этих двух упрямых разбойничьих хёвдингов нам и весна теперь не
в радость. Они просто спятили, - сказал Бирк.
Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И
это ее Маттис, ее мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она
может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями?
- Кабы ты не был мне братом, - сказала она, - что бы я стала делать?
Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не
замечали.
- Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не
печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, - добавила
Ронья.
Она взглянула на Бирка и рассмеялась:
- Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений!
-- Я не хочу, чтобы ты тревожилась, - ответил Бирк. - Но мне тоже
нелегко.
Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить
все горести. Хотя - обоим им было невесело.
- Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым,
а кто мертвым? - сказала Ронья.
- Пока никто еще не погиб, - возразил Бирк. - Но это, видно, потому,
что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда
сводить счеты. Теперь у них главная забота прятаться от кнехтов.
- Так оно и есть, и это здорово. Бирк засмеялся:
- Подумать только, и кнехты фогца на что-то пригодились, ну и дела!
- Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, - вздохнула Ронья. - И,
верно, всегда будет неспокойной.
Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие
лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их.
Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова
принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему.
- Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, - возмутился Бирк.
Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки,
разбойников ей теперь и в лесу покоя не было.
248

В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего
ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал
Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь
не увидел их вместе.
Ронья велела Бирку уходить первым.
- Увидимся завтра, - сказал он и убежал.
Ронья задержалась ненадолго, чтобы поглядеть на новорожденных лисят.
Они играли и так потешно прыгали. Но Роньго и они не порадовали. Она мрачно
смотрела на них и думала: будет ли снова когда-нибудь все как прежде? Может,
ей уже не придется больше радоваться в этом лесу.
Потом она отправилась домой и подошла к Волчьему ущелью, Там стояли на
карауле Юен и Коротышка Клипп. Они улыбались, довольные.
- Давай-ка, поторапливайся, - сказал Юен, - дома увидишь, что
случилось.
- Наверно, что-то приятное, судя по вашим рожам? - полюбопытствовала
она.
- Да, уж это точно, ~ ухмыльнулся Клипп, - сама увидишь.
Ронья пустилась бежать. Чего-нибудь приятного ей сейчас ужасно
хотелось.
Вскоре она уже стояла перед закрытой дверью каменного зала и слышала,
как смеется Маттис. Это был громкий, грохочущий смех, который согревал ее и
прогонял прочь тревоги. И ей захотелось поскорее узнать, что его рассмешило.
Она быстро скользнула в каменный за;]. Увидев ее, Маттис подбежал к
ней, обхватил ее руками, потом поднял и закружил по залу.
- Ронья, дочка моя! - закричал он. - Твоя правда! Ни к чему нам
проливать кровь, Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть
спросонок. Уж поверь мне!
- А почему? - спросила Ронья. Маттис показал пальцем:
- Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками!
В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели,
прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис.
- Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке:
"Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша
или нет?"
И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам.
Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаянье. Вокруг него скакали
разбойники. Они хохотали и кричали:
- Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке?
Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости.
- Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! - кричала она, набросившись с
кулаками на Маттиса. - Не посмеешь!
249

Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его
побелело от злости.
- Что это я не посмею сделать? О чем это говорит моя дочка? - грозно
прорычал он.
- Я скажу тебе, о чем! - крикнула Ронья. - Ты можешь грабить деньги,
золото и разное там барахло, но людей красть я тебе не позволю, а не то я
тебе больше не дочь!
- Да неужто это человек? Я поймал змееныша, вошь, щенка-ворюгу и
наконец могу освободить замок моих предков. А останешься ли ты моей дочерью
или нет - дело твое, - сказал он каким-то не своим голосом.
- Тьфу на тебя! - крикнула Ронья.
Пер Лысуха встал между ними, ему стало страшно. Никогда он еще не
видел, чтобы у Маттиса было столь окаменевшее и грозное лицо.
- Разве можно говорить такое отцу! - сказал Пер Лысуха и взял Ронью за
руку, но она вырвалась.
- Тьфу на тебя! - снова крикнула она. Казалось, Маттис не слышал ее,
будто для него теперь ее вовсе не было.
- Фьосок! - приказал он таким же грозным голосом. - Ступай к Адскому
провалу и вели послать весть Борке, мол, я желаю видеть его на восходе
солнца. Да пусть поторапливается, ему же будет лучше! Так и скажи.
Лувис стояла и молча слушала, Она нахмурила брови и ничего не сказала.
Потом она подошла к Бирку и, увидев кровавую рану у него на лбу, принесла
глиняную кружку с целебным травяным настоем и хотела было промыть рану, но
Маттис прорычал:
- Не смей дотрагиваться до змееныша!
- Змееныш он или нет, но рану я ему промою.
И промыла.
Тогда Маттис подошел к ней, схватил ее за руку и швырнул на пол. Если
бы Кнутас не придержал ее, она ударилась бы о ножку кровати.